В похожих полесских выражениях мороза приглашали вместе с его «семьёй»: «Мороз-мороз, иди кутти исти з детками и з жоною, з маткою и з сестрою, з сватом и з братом!» (ПА, киев., Копачи). В отдельных видах этого же обычая в образе М. выступало настоящее лицо: когда домовик рвал М., кто-либо из домочадцев (или соседей) отзывался за окном: «Ось я йду!» или «Я вужэ прышоу!» (ПА, бреет., Житомир.).

По свидетельствам из Смоленской обл., каждый из сидящих за рождественским ужином приглашал М. на кутью: «Мороз, мороз, ходи куттю есть!»; на что М. отвечал: «Спасибо, я наелся. Сел на коня и полетел через поля, и леса, и долы, и высокие горы!». От лица Мороза говорил, повернувшись к образам, володелец дома (Паш.К.ЦВС:185).

Определённая степень олицетворения М. отмечена также в з.-слав. выражениях и верованиях. У словаков известны устойчивые выражения dedo Mráz buži po tele [дед Мороз пробегает по телу]. Олицетворением М. у поляков Поморья выступает Pan Мгоzewski или Mrôzk, которого представляли в виде косматого, усатого старика, покрытого инеем (Sychla SGK 3:128-130). В Келецком воев. в сильные морозы люди кипятили воду в горшке и выливали её в доме за печью, стремясь «ошпарить мороз», чтобы он ослабел (SSSL 1/1:183).

Образ М. как высокого (или очень маленького ростом) старика с длинной белой бородой, приходящего с северной стороны, который бегает по полям и стуком своей палки вызывает трескучие морозы (упомянутый начально в трудах А. Н. Афанасьева, а затем и в других исследованиях по слав. сказальщине), не подтверждается позднейшими народоописными и народчинными свидетельствами.

Дальнейшее преобразование образа «деда Мороза», связанного со святочной обрядностью, сложилось преимущественно в городском укладе: это произошло, с одной стороны, при содействии вестимых укладно-строчных произведений Н. А. Некрасова, А. Н. Островского и др. творцов, а с другой – под влиянием западноевропейской сказальщины, связанной с месяцесловными дейщиками зимнего круга (св. Николай, Санта-Клаус), которые осмыслялись как доброжелательные сказальческие существа, одаривающие в день св. Николая, на Рождество или в Новый год детей подарками.

Лит.: Мадлевска я Е. Л. Образ Деда Мороза и современные представления о нём // ЖС 2000/4:37-39; МНМ 2:176; МСІ376; АФ. ПВ1: 109, 312-313, 318-319; 2:52; 3:32, 81, 681; РДС: 388-389; Паш. КЦВС: 185-186; МФФ: 186-193; СБЯ 1993: 62-74; Усп. ФР: 116, 130-131, 141; РП: 254-259; Гнат. НУМ: 154-155.

Л. Н. Виноградова.

Сказки Морозко

Сказка была записана в двух видах:

Морозко

(Записано в Никольском уезде Новгородской губ.)

Жили-были старик да старуха. У старика со старухою было три дочери. Старшую дочь старуха не любила (она была ей падчерица), почасту её журила, рано будила и всю работу на неё свалила. Девушка скотину поила-кормила, дрова и водицу в избу носила, печку топила, обряды [Уборы, женские платья] творила, избу мела и всё убирала ещё до́ свету; но старуха и тут была недовольна и на Марфушу ворчала:

– Экая ленивица, экая неряха! И голик-то не у места, и не так-то стоит, и сорно-то в избе.

Девушка молчала и плакала; она всячески старалась мачехе уноровить [Приноровиться, прийтись по нраву] и дочерям её услужить; но сёстры, глядя на мать, Марфушу во всём обижали, с нею вздорили [Ссорились] и плакать заставляли: то им и любо было! Сами они поздно вставали, приготовленной водицей умывались, чистым полотенцем утирались и за работу садились, когда пообедают. Вот наши девицы росли да росли, стали большими и сделались невестами. Скоро сказка сказывается, не скоро дело делается. Старику жалко было старшей дочери; он любил её за то, что была послушляная [