– Хорошо, Бурчак! Вот вам бумага, пишите, что знаете!

Я похолодел: а вдруг мой несуразный мозг откажется вспомнить то, что я так прилежно зубрил два дня. Эта моя чёртова память со своими дурацкими выкрутасами, и странной фишкой всё забывать в самый ответственный момент.

– Сп-п-п-асибо!

Трясущимися ручонками схватил карандаш, и из под пера понеслись все эти синусы, косинусы и прочее говно-переговно. Я глазам не поверил. Со страху на одном дыхании наколбасил всё, что запомнил новенького за последние дни, формулы, добытые бессонными ночами и нервами великих математиков, действительно великих людей, а не таких дуроломов, как я сам.

Она была обескуражена. Даже как бы слегка огорчилась, теперь смачный пинок под жопу был бы несправедлив. Повертев листок перед глазами, поразмыслив немного, она исправила мою двойку на тройку и злорадно усмехаясь, сказала: « Всё равно не поступите!» – искоса заглянув в листочек, добавила – «Юрий Алексеевич».

Измотанный, выполз из аудитории, радостно размазывая по лицу капли холодного пота. Все, кто были за дверью, удивлённо уставились на меня – такого ещё не видели.

Не надеясь больше на свою сраную удачливость, повторил трюк с физикой. Два дня зубрил как сумасшедший разные физические премудрости. Затарился шпаргалками под завязку, положил, как положено, под пятку в ботинок пятикопеечную монету, и на экзамене был во всеоружии, на всякий случай припоминая аргументы, которыми убедил на прошлом экзамене эту злобную тварь. Но всё прошло на редкость удачно, достался билет с вопросами, касающимися света; линзы там, интерференция и всякое такое. Эту чушь я и без шпор знал неплохо. Препод была молоденькая симпампуля, и я всё оттарабанил ей без запинки, да ещё пару комплиментов задвинул по поводу её причёски и получил законный пятак. Ха!!! Да не такой уж я и дурак, если захотеть.

А на следующем экзамене, в сочинении, так глубоко вскрыл истоки вдохновения Достоевского в его романе о том, как один недоносок убил бабушку топором, что получил ещё одну пятёрку, и напрочь отмёл всяческие сомнения в своей состоятельности. Таким образом, новоиспечённый курсант Дальрыбвтуза прикатил домой в Находку, чтобы порадовать папу с мамой, а заодно слегка отдохнуть после череды стрессов, перед пахотой на безразмерных колхозных полях Родины.

Как раз тогда я заметил, что мой мозг, на который я в такой обиде, всё же иногда работает отменно. Только надо, чтобы я попал в действительно кошмарную, безвыходную ситуацию. Тогда он как бы включается на полную катушку, в башке со страшной силой начинают вертеться эти пресловутые шарики и ролики. Впервые такое случилось на экзамене по математике у Дедешиной – это фамилия той ужасной математички. Но в тот раз я этому не придал значения, посчитал за случайность.

17 Белые зубы.

Эта неделя была заполнена последними встречами с дружбанами, конечно же, общением с любезной Оленькой. Она поступила в какое-то заведение в Уссурийске, так что возможность видеться теперь будет очень редкой. Гуляли по городу, целовались снова до умопомрачения, спрятавшись от прохожих, нежились с ней на пляже под изумительным августовским солнышком.

Далеко на рейде маячили океанские теплоходы, груженые лесом, контейнерами и всякой другой белибердой. Эгей, ребята, скоро я к вам подгребу на помощь! Я ведь тоже уже почти моряк – жопа в ракушках. Ждите меня, пацаны! Надо только по-быстрому закончить учёбу, и приду к вам матёрым механиком, не тяп-ляп. Лёжа на горячем песке, выворачивал шею, пытаясь разглядеть в вырезе её купальника соски. Там, в ложбинке между грудей слюнями приклеена бумажка. Вчера она была в другом купальнике, с другим вырезом, и поэтому ложбинка сегодня уже успела спалиться на солнце. Эта чёртова бумажка меня дико возбуждает. Но секса у нас в то время опять-таки не было, говорю же, я не спешил – считал, что ещё надоест заниматься этой чепухой.