На протяжении более четверти века Маркс и Энгельс не переставали витийствовать о возможности осуществления в России буржуазной революции, держа при этом в известном напряжении и своих соратников в Европе, и своих «русских друзей». И в личной переписке, и при непосредственном общении с единомышленниками назревание революционных брожений в российском обществе и крестьянские бунты основатели марксизма однозначно оценивали как «добрые вести из России».

«…Русская история идет очень хорошо. Теперь там и на юге бунтуют», – не без восторга писал Энгельс Марксу в октябре 1858 года [21].

«…В России неизбежна и близка грандиознейшая социальная революция – разумеется, в тех начальных формах, которые соответствуют современному уровню развития Московии. Это – добрые вести», – писал Маркс в марте 1870 года в письме Лафаргам [22].

Надежды на близость русской революции то усиливались, то ослабевали, но не покидали Маркса и Энгельса на протяжении 1860—1880-х годов.

Предсказывая готовность русского народа к революции, они считали, что эта революция должна быть буржуазной, построенной по образцу Великой французской революции 1789 года.

Основной движущей силой, призванной сокрушить царивший в России режим, ликвидировать остатки феодально-крепостнических отношений в обращениях Маркса и Энгельса к «русским друзьям» называлось российское крестьянство. Эта мысль также противоречила более ранним высказываниям основоположников научного социализма, неоднократно заявлявшим о том, что крестьянство способно лишь к отдельным бунтам, а не к сознательным революционным действиям.

В предвкушении русской революции и Маркс, и Энгельс были готовы на все, в том числе и на оправдание революционного террора. Об этом откровенно заявлял Энгельс в 1879 году в статье «Исключительный закон против социалистов в Германии. – Положение в России». «Уже несколько лет я обращаю внимание европейских социалистов на положение в России, где назревают события решающего значения, – писал Энгельс. – Борьба между правительством и тайными обществами приняла там настолько острый характер, что долго это продолжаться не может. Движение, кажется, вот-вот вспыхнет. Агенты правительства творят там невероятные жестокости. Против таких кровожадных зверей нужно защищаться, как только возможно, с помощью пороха и пуль. Политическое убийство в России единственное средство, которым располагают умные, смелые и уважающие себя люди для защиты против агентов неслыханно деспотического режима» [23].

Далее в этой же работе Энгельс дает явно предвзятую и ничем не подкрепленную характеристику политической и экономической ситуации в России: «Обширный заговор в армии и даже в придворных кругах; национальное общественное мнение, оскорбленное дипломатическими поражениями, последовавшими за войной; пустая казна; расстроенный кредит; банкиры, которые отказываются представлять займы, если они не будут гарантированы национальным собранием, наконец, нищета. Таков итог, к которому пришла Россия» [24].

«Специфически русским», «исторически неизбежным» способом действия, «по поводу которого… мало следует морализировать», считал политический терроризм и Маркс [25]

Относясь без особого сочувствия к великой стране и ее народу, основоположники научного социализма смотрели за развитием событий в России с патологическим восторгом античных зрителей гладиаторских боев.

19 декабря 1879 года в письме И. Ф. Беккеру из Лондона в Женеву Энгельс писал: «…В России дела обстоят великолепно! Там, пожалуй, развязка близка, а когда она наступит, то у власть имущих Германской империи душа уйдет в пятки. Это будет ближайшим поворотным пунктом во всемирной истории.