– А у вас? Есть что-нибудь?

– Предпочитаю холодное, – я не стал ему говорить, что у меня на службе тоже кое-что есть, а я – полицейский, – замкнется ведь, робеют перед нами. – Так вы знаете, кто вам угрожает?

– Ну, не сам он, конечно… а может и сам. Да ничего не поделать! Такой нам тут капитализм устроили! Ни законов, ни полиции, никому верить нельзя, все продажны, сам отстреливайся, если сумеешь…

– Вы и здороваетесь с ним при встрече?

– Бывает… Что же, мне пристрелить его из этого револьвера?

– Хорошо это, если здороваетесь.

– Лучше некуда. Для кого хорошо?

– Для внучки вашей хорошо, жива, значит. Не маньяк ее задушил. А, быть может, в гостях у хорошего знакомого.

– Дерьмо, а не знакомый! Ладно, хорош меня травить. Мне наплевать уже на все, знакомый – не знакомый, завод – не завод… Плевать на деньги, внучку отдай!

– Имя знакомого назовете?

– Я и полиции не говорил… Никаких доказательств, домыслы одни мои. Кто его знает, что он еще выкинет. Что вы хотите делать?

– Это мои дела. Ищем внучку или нет?

– Ищем, ищем… Записывайте. Фирма есть такая, "МегаФинанс", финансовая компания. Скупила за полгода у наших рабочих акции. Но только вы, как у врачей, – не навредите.

– Раз уж медицинским языком, – я не терапевт, а хирург, и вы ко мне за операцией обратились. А это больно. Вам решать.

– Осторожнее вы с ним, осторожнее!

– Я видал объявление в проходной: собрание скоро, то да се. Продаете завод?

– А что прикажете делать!

– Значит, кранты, – дожал он вас? Молодец.

– Стар я стал для вашего дикого капитализма. Покоя хочу. Пропадай все пропадом. Он акций у наших работяг столько скупил, что все права теперь имеет.

– Дело хозяйское. Телефоны мне свои запишите. И следователя, который дело ведет.

– Шаров, имя-отчество не помню. Все дела у него – и с письмами этими, и с Таней. Расследует потихоньку… Не торопится. Только он вам не поможет.

– Не жду.

– Слушайте, может и не надо, на самотек пустим? Ведь в залог ее взяли, ясно это. Если на следующей неделе мы все с ним подпишем и оформим… то отпустит, – на что она ему?

– А если не отпустит? Чтобы не рассказывала, кто и где держал.

Он обходил вокруг стола чтобы прощаться со мной и по пути толкнул ладонью узкую дверь, – туда ему хотелось больше всего, – в комнату отдыха, с душем и холодным пивом. Такие удобства строились при директорских кабинетах не только на заводах с горячими цехами, но и на пыльных цементных, железобетонных, – это было особым советским шиком.

Рука генерального была холодной и потной, в глазах не было ни силы, ни директорской твердости. Да и директором ему оставалось быть недолго. С утра сегодня был четверг, а уже в ближайший вторник я снова увижу его за этим широким столом, но с перерезанным горлом, и кровь будет хлестать ему на белую рубашку.

В проходной уже стояли другие охранники, но в таких же молодецких формах, – похоже, теперь их много было на этом заводе. Я поглядывал на них, ожидая подвоха и продолжения инцидента. Но нет, прошел без проблем. Благоразумно они сообразили, что не в их интересах раздувать. Но эти новые были наслышаны о скандале и поджидали меня, чтоб самим оценить героя. Когда я проходил мимо, они откровенно рассматривали меня и прикидывали с усмешкой мои силы и возможности,– мол, погоди, еще померяемся.

Свой мотоцикл я нашел там, где и оставил – под бетонным заводским забором, с замком и каленой цепью, продетой за выступающую петлю арматуры. Я уж было закинул ногу над седлом, но от палатки «пиво-воды» при автобусной остановке отделился мужчина с пивной банкой в руке и поприветствовал меня, подняв ее над головой. Я опустил ногу обратно на асфальт. Это был тот самый битый охранником выпивоха. Я кивнул ему, снял шлем и подошел ближе.