Вопросы подследственным уже с января 1826 г. задавались в рамках этой концепции. Любая их попытка по-другому описать заговор пресекалась. Так, не привлекло внимание следствия письмо к императору М.П. Бестужева-Рюмина. В письме заговорщик просил аудиенции, чтобы рассказать, в частности, «об организации выступления, о разных мнениях общества, о средствах, которые оно имело в руках… о Польше, Малороссии, Курляндии, Финляндии» [22, с. 42–43].

Именно концепция Пестеля легла в основу «Донесения Следственной комиссии». И хотя – по устоявшейся традиции – почти в каждом исследовании «Донесение» критикуется, нельзя не отметить, что именно оно до сих пор изучается в школе. Вслед за Пестелем и Блудовым и современники, и историки повторяли и повторяют и канву событий, и тезис об идеологическом характере движения декабристов. Разговоры о возможном цареубийстве, описанию которых много места отдал Блудов, стали в глазах советских историков безусловным свидетельством «революционности» декабристов.

Естественно, на современном этапе развития декабристоведения возникла необходимость по-новому осмыслить феномен декабризма.

Тайные декабристские организации – и в этом безусловно прав Пыпин – не были в русской истории явлением исключительным. Они – часть общественного движения Александровской эпохи. Исследователь В.М. Бокова насчитала в России первой трети XIX в. около двух сотен тайных общественных объединений [2, с. 624–628]. Число это станет намного больше, если к тайным обществам добавить масонские ложи, которые, конечно, тоже были организациями нелегальными. На заседаниях многих такого рода организаций – не только тех, которые известны нам как «декабристские» – звучали разговоры о необходимости проведения в России политических реформ. Вполне в русле конституционных исканий эпохи были и проекты декабристов – «Русская Правда» Пестеля и тем более «Конституция» Н.М. Муравьева.

И, конечно же, из заседаний тайных обществ – и в этом опять-таки правы и Блудов, и Пыпин – вооруженные восстания никак не вытекали.

Однако большинство участников восстаний были офицерами, многие из лидеров заговора к тому же прошли войну и заграничные походы. И они, конечно, прекрасно понимали, что разговорами о «благе отечества» сменить власть невозможно. Анализ армейских документов 1820-х годов позволил сделать вывод о том, что лидеры движения – и прежде всего Пестель – занимались реальной подготовкой к военному перевороту в России. Армейский заговор, в котором действовали как те, кто состоял в тайных обществах, так и те, кто формально в них не участвовал, был вполне серьезным. Он строился не вокруг тайных обществ, а вокруг популярных в армии генералов П.Х. Вит-генштейна, П.Д. Киселева, А.Г. Щербатова и некоторых других. В заговор были вовлечены многие чиновники интендантской и квартирмейстерской служб Русской армии. Для подготовки военного переворота его лидеры использовали не только свое служебное положение, но и подкуп и шантаж.

Именно следствием деятельности этого заговора стали обе попытки произвести революцию в России [6; 7, с. 15–97, 243–319]. Однако полная картина этого армейского заговора осталась неизвестной следователям – собственно, они и не ставили своей целью докопаться до истины. Им совершенно не нужно было показывать и России, и Западу, что Российская армия, традиционная опора трона, плохо управляема, коррумпирована и настроена против власти.

Пожалуй, главный вопрос, с которым сталкивается всякий, изучающий историю 1820-х годов, – это вопрос о причинах, заставивших декабристов составить военный заговор. С точки зрения обычной житейской логики их поведение выглядит довольно глупо. Молодые дворяне, прошедшие войну, могли сделать хорошие карьеры, достичь высокого общественного статуса, жить счастливой семейной жизнью – но выбрали путь маргиналов-революционеров, приведший их на виселицу, на каторгу и в ссылку.