О понимании Андроповым многих системных угроз и о том, что у него нет глубоко проработанной программы их преодоления, свидетельствовало и беспрецедентное признание генсека на июньском (1983) пленуме ЦК: «Если говорить откровенно, мы еще до сих пор не изучили в должной мере общество, в котором живем и трудимся, неполностью раскрыли присущие ему закономерности, особенно экономические. Поэтому порой вынуждены действовать, так сказать, эмпирически, весьма нерациональным способом проб и ошибок» [Андропов 1983, с. 245]. Судя по всему, огромный объем информации, которым обладал бывший руководитель КГБ, позволял ему реалистично оценить, насколько не соответствуют масштабам социальных и национальных проблем существующее экспертное знание и те теоретические конструкции, которыми оперируют советские обществоведы. Появившийся в апреле 1983 г. так называемый Новосибирский манифест – полузакрытый доклад Т.И. Заславской «О совершенствовании производственных отношений социализма и задачах экономической социологии» [Zaslavskaya 1989, с. 158–184], в котором, кстати, уже присутствовало и слово «перестройка», вполне может рассматриваться как теоретический прорыв, еще более подчеркивающий, однако, ограниченность экспертного обеспечения намечавшихся преобразований. Слабая экспертная проработка и инкрементализм отличали и большинство политических решений второй половины 1980-х годов, которые в конечном счете перевели Советский Союз в режим системной катастрофы.

Прелюдия перестройки не продлилась и двух с половиной лет. За это время не было принято значимых политических решений, способных укрепить либо дестабилизировать систему, но нарастающие ожидания изменений сами по себе служили мощным фактором последующей дестабилизации. Эти ожидания лишь усилились за время пребывания у власти К.У. Черненко, которое воспринималось большинством как своеобразная необрежневизация. Сменивший Черненко Михаил Горбачёв сумел благодаря массовым ожиданиям перемен добиться высокого уровня популярности и существенно укрепить свои позиции в первые полтора-два года после избрания генеральным секретарем ЦК КПСС. Он же затем превратился в заложника этих ожиданий.

Как известно, лозунг перестройки был взят на вооружение М.С. Горбачёвым далеко не сразу. В апреле 1985 г. новый советский лидер на пленуме ЦК КПСС провозгласил курс на ускорение социального и экономического развития, т.е. сделал ставку на мобилизацию внутренних ресурсов системы, прежде всего за счет технологической модернизации и опережающих инвестиций в машиностроение. О фундаментальных реформах советской политико-экономической модели речь не шла – доминирующим был дискурс повышения эффективности и качества управления; о запуске механизмов материального стимулирования труда и ограниченной децентрализации управления Горбачёв начал говорить лишь через несколько месяцев (в частности, на XXVII съезде КПСС в феврале 1986 г.). Однако попытка вывести на новые обороты стагнирующую систему означала резкий рост внутреннего напряжения и усиление уже существовавших диспропорций. Так, в частности, инвестиционная накачка машиностроения и массированный импорт оборудования для этих отраслей привели к резкому росту бюджетного и товарного дефицитов, быстрому увеличению иностранной задолженности. При этом, однако, не находило разрешения одно из фундаментальных противоречий – недостаток рабочей силы по сравнению имеющимся количеством рабочих мест, следствием чего становились общее снижение эффективности позднесоветской экономики и затухающие темпы ее роста.