Подобный пессимизм в отношении возможностей перспектив российской модернизации можно было обнаружить и на страницах американских газет. «Смерть Александра была последним вздохом перед смертью надежд на цивилизацию», – отмечал автор заметки в «Найлз Уикли Реджистер». Подхватывая один из слухов, окружавших восстание декабристов, он продолжал: «Последние два года представители знати, за исключением тех, кто был в непосредственном фаворе двора, образовали союз, дабы принудить императора пойти на уступки для блага народа». Боясь вероятного политического поражения, император уехал в Таганрог, где скоропостижно скончался, смешав все планы заговорщиков [47], которых после открытия заговора ожидал арест и неминуемая расправа.

После публикации «Донесений Следственной комиссии» дискуссия о возможности модернизации продолжилась во многом через комментирование официальной позиции русских властей. Стоит напомнить, что правительство нового императора стремилось представить события на Сенатской площади как аномалию, акцию группы дворян-офицеров, не имевшую глубоких корней и связей в народе, а значит, отличную от европейских и южноамериканских революционных движений [22; 15, с. 165–167]. В этой связи важно отметить стремление российских властей сгладить возникшие из-за кризиса междуцарствия проблемы в высшем свете петербургского общества и сохранить легитимность нового правления как в глазах собственного дворянства, так и перед иностранными наблюдателями [23].

Это стремление особенно явно видно в обзоре 1830 г. «Америкэн Эннюал Реджистер», посвященном событиям в России за предыдущие несколько лет: «Вступление [Николая I] на престол было отмечено военным восстанием, которое было немедленно подавлено благодаря его личной энергии и присутствию духа, хотя оно и было связано с грозным заговором, организованным против его предшественника и жертвами которого должна была стать вся семья Романовых. <…> Победив мятежников из числа его армии, он проявил самое благородное из качеств – мягкость – по отношению к ним, а также показал свое отвращение к бессмысленному пролитию крови. “Они не сделают из меня ни тирана, ни труса”, – таким было достопамятное заявление, сопровождавшее помилование многих осужденных на смерть» [16, p. 279–280].

Эта характеристика почти дословно повторяет цитированные выше реляции Миддлтона из Санкт-Петербурга, не оставляя сомнений по поводу основного источника сведений о декабристах в Америке, коим являлось российское правительство.

Тем не менее следует сказать, что намерение убедить иностранную публику в случайности восстания вследствие заблуждений его участников и в справедливом милосердии по отношению к ним удалось лишь частично.

Автор заметки в «Нэшнл Интеллидженсер» отмечал, что организаторы восстания – офицеры и представители знати, «чьи варварские (barbarous) имена необязательно особо оговаривать», основали в 1817 г. секретное общество, чьей целью было «изменение существующих институтов (institutions) в империи». Мотивом, двигающим заговорщиками, стала «извращенно понятая (ill understood) любовь к стране». Само восстание (eruption) упоминается лишь вскользь, маркируя пренебрежительное отношение к нему автора заметки, не придающему ему большого значения. В заметке утверждается, что точность доклада комиссии не вызывает сомнений, так как «на всем ее протяжении ощущается сдержанность и беспристрастность». Тем не менее автор высказывает удивление по поводу того, что столько масштабная и амбициозная организация была обнаружена так поздно [41].