– Дерево?!.. Зачем оно нам?

– Сесть можно…

– Ах, да! Конечно.

Мы присели на лежащий ствол. Делая вид, что ей зябко, женщина прижалась к моему боку; дурманящий жар женского тела током ударил через платье.

– Вообще-то я люблю сено, – тараторила Лайма доверчиво. – Свежее сено, только что скошенное. Я называю это «сено-терапия». Ляжешь в копну, как оно пахнет! Голова кружится. А здесь, кажется, ещё и не начинали косить…

Полное наивное лицо с лукавми ямочками на щеках заливал молочный свет. Женщина чуть подрагивала и теснее прижимаясь ко мне. Ещё немного и я бы, возможно, воспользовался наигранной наивностью, как и лукавством женщины, так и преславутым распутством белой ночи, если бы из сердца хоть на мгновение выпала красавица Вийви. Но она продолжала там находиться, и даже – обживаться. Почему?..

– Прохладно, – сказал я поднимаясь. – Пора!

Лайма ничего не ответила. Она поднялась вслед за мной.

Мы вернулись в поселок, с холодком распрощались у дверей какого-то коттеджа.

«Нет, – думал я, шагая по сумрачным аллеям в сторону рокочущего моря, – посредством чьего-то участия личные трагедии рассеивать не годится. На душе ещё муторнее, чем было. Свою драму надо переживать одному. Наверно, только так можно её побороть. Впрочем, какая у меня драма?.. «Если к другому сбежала невеста, то неизвестно, кому повезло!» – утешал я себя словами старой матросской песни.

Завернув в соседнюю с «экипажем» аллею, я обнаружил на лавке две тихие фигуры. Боясь вспугнуть влюблённых, я хотел проскользнуть мимо, но меня окликнули:

– Борис?.. Вы?

Я подошел: Вийви и Линда.

– Добрый вечер! – сказала ласково Вийви. – Где вы были, Борис? Мы вас всюду искали… В такой вечер вы оставили нас одних.

– Я полагал, у вас свою компания, – сказал я. – Не хотелось мешать.

– Ah, so! – в голосе Вийви я уловил оттенок радостного удивления. – Вы обиделись?! Ну, право, я ни в чём не виновата. Вот, Линда подтвердит!.. Давайте помиримся и забудем прошлое, – она сделала милое, как у ребёнка, лицо.

– Если оно забудется, – буркнул я.

– Забудется! – заверила радостно Вийви. – Конечно, забудется!.. Проводите нас.

Я взял девушек под руки и проводил к домику за ручьём.

Вот теперь, лежа под верблюжьим одеялом, я долго не могу заснуть, анализируя слова и поступки Вийви; и никак не могу понять, что со мною происходит, какую власть надо мной возымела вдруг, пускай оригинальная, но в общем-то далекая мне женщина, о существовании которой я до недавнего времени не имел представления. Относится ли она ко мне серьезно или, потешаясь, играет как кошка с мышкой? Ход её мыслий и логика поступков мне не понятны. Возможно, в них много национального начала, неизвестного мне. С подругами она держится довольно независимо, те относятся к ней с заметным почтением, даже степенная Линда. Чем вызвано это внутреннее превосходство? Складом натуры? Профессией?.. Из обрывков разговоров я мог заключить, что Вийви или врач, или старшая операционная сестра. Впрочем, это ни о чём не говорит. В её глазах, в её словах, в поведении – во всем сквозит какая-то тайна. Может быть тайны никакой нет, но что-то в ней завораживает, очаровывает, гипнотизирует. Чем больше я думаю о ней, тем больше запутываюсь, погружаюсь в какой-то призрачный, точно белая ночь, сумрак манящей непредсказуемости. Хочется махнуть на всё рукой, отдавшись на произвол стихии.

Правда, моряки, тем более подводники-торпедисты, так не поступают. Что же мне делать?..

Утром, едва прозвучал сигнал боцманской побудки, я сразу вспомнил о Вийви. Душа моя встрепенулась: сегодня непременно увижусь с ней. Точно пружина, я взвился с койки, натянул спортивный костюм и вылетел на плац исколотый спицами лучей, помчался к морю умываться и делать физзарядку.