Роман не видел Саню Боровика уже почти целый месяц.

И поэтому, выйдя из офиса Левы Шапиро, он сначала зажмурился, ослепленный ярким солнцем после полумрака прохладного офиса, а потом сел в машину и поехал на улицу Шпалерную, бывшую Воинова, где в невзрачном доме с глухими воротами, выкрашенными в грязно-серый цвет, располагался самый особый и страшный отдел УБОП.

Позвонив в звонок и затем расположив лицо напротив мутного исцарапанного глазка из толстого стекла, он стал терпеливо ждать. За воротами послышались шаги, глазок потемнел, и через несколько секунд низкая железная дверь в воротах со скрипом распахнулась.

– Здоров, артист!

Знакомый Роману дежурный, носивший многозначительную фамилию Мясной, улыбнулся и шагнул в сторону, пропуская Романа внутрь.

– Здоровей видали! – привычно ответил Роман и протянул Мясному руку.

– Твой дружбан у себя сидит, так что ты как раз вовремя, – сказал Мясной, крепко стиснув руку Романа. – Когда новый альбом выйдет? А то все обещаешь, обещаешь…

– Уже скоро, – ответил Роман и напрягся изо всех сил, – вчера закончили запись, так что – теперь уже скоро.

– А рука у тебя крепкая, – одобрительно кивнул Мясной. – Даром что артист!

– А что, артисты обязательно хилыми должны быть? – улыбнулся Роман. – Вон в группе «Пантера» солист бычара какой! С таким не пошутишь.

– «Пантера»? – Мясной нахмурился. – Не слыхал такую.

– Ну, это заграничная группа.

– А я думал, наша… Ладно, топай в дежурку, дорогу знаешь.

Роман кивнул и пошел в другой угол двора, где находился вход в отдел.

За его спиной лязгнул массивный засов, и Роман представил себе, что это, отсекая его от привычной жизни, захлопнулась дверь тюремной камеры. Передернув плечами, он трижды сплюнул через левое плечо и негромко сказал сам себе вслух:

– Ты что же это, суеверным уже стал? Немедленно прекратить!

– Что прекратить? – поинтересовался вышедший из распахнувшейся в этот момент двери рослый бугай в штатском.

– А это я сам с собой разговариваю.

– Так… – Бугай остановился и протянул Роману руку, – значица, популярный артист поехал головой… Ты что же это, нашего Саню огорчить хочешь?

– У нашего Сани, – Роман ответил на осторожное рукопожатие, – тоже в голове тараканы бегают. Ты же, Володя, сам мне рассказывал, что он со своей пушкой разговаривает, как с живой. А я с собой разговариваю, но ведь я же человек – так что все нормально.

– Ладно, – согласился Володя, – будем считать, что тебе еще рано сдаваться на Пряжку[2].

– Будем, – кивнул Роман и шагнул в дверь.

Сделав ручкой сидевшему за толстым стеклом дежурному, Роман поднялся по лестнице на второй этаж и, подойдя к кабинету, на двери которого был прибит гардеробный номерок с цифрами «11», постучал особым манером.

– Заходи, Ромка, – послышалось из-за двери, и Роман вошел.

За убогим канцелярским столом с обгрызанными углами сидел широкоплечий мужчина с короткой стрижкой и тонким шрамом, пересекавшим левую щеку от виска до подбородка. Этот шрам хоть и украшал мужественное лицо сидевшего за столом Сани Боровика, никакого отношения к его работе не имел и появился еще в юности, когда Саня в первый раз попытался побриться отцовской опасной бритвой.

Саня поднялся и, обойдя стол, пожал руку Романа, а потом притиснул его к своей широкой и твердой, словно кирпичная стена, груди.

– Давненько не заходил, – с улыбкой пробурчал он и, отпустив Романа, снова уселся на шаткий стул.

– А ты мне давненько не звонил, – ответил Роман и сел на такой же стул, стоявший перед столом.

– Дела, знаешь ли…

– Знаю, – Роман кивнул и достал сигареты, – и только поэтому прощаю.