– Простите… но почему Вы мне это говорите? Почему помогаете? Разве можно? Ведь Вы не знаете меня совсем, – спросил Сергей.

Шрам усмехнулся и посмотрел Сергею в глаза.

– Я научился различать людей, может ты мне понравился, пацан? Курить будешь? – предложил Шрам.

– Не курю я… мне страшно… мои родители, у отца сердце, а вдруг с ним что случится? Мать совсем одна останется, – произнёс Сергей, тяжело вздыхая.

– А случится то, что должно случиться. Что ты можешь? Кстати, а кем они работают? – хитро прищурив глаза, спросил Шрам.

Сергей помнил, такие сидельцы как Шрам, не любят людей из органов.

– Они врачи, – коротко ответил Сергей.

– Так чего же ты ссышь? Ну… в смысле, боишься? Врачи знают, как им лечиться. А вот и малява… – посмотрев на Дикаря, который тянул нитку откуда-то сверху из маленького проёма в окне за решеткой, сказал Шрам.

Оторвав от нитки плотно скатанный листочек бумаги, Дикарь быстро отдал его Шраму. Шершень, злобно зыркая глазами на Сергея, испуганно озираясь, поднялся с пола и нерешительно подошёл ближе. Шрам пробежал глазами по мелко написанной записке. Потом поднял голову и посмотрел на всех.

– Всё на мази! Свой пацан, нет за ним ничего такого. Не повезло ему просто, но рога мочить будет за просто так. Нужно помочь братишке. Ладно, после суда и приговора решим, что дальше делать, – стараясь говорить на понятном Сергею языке, но невольно опять переходя на жаргон, говорил Шрам.

– Будь что будет! Мне уже всё равно, – махнув рукой, произнёс Сергей.

– Ещё одна попытка, Шершень и ты труп. Понял? – крикнул Шрам, зыркнув на Шершня.

Тут послышался звук отодвигаемого засова и Шрам, сунул записку в рот, тут же ловко уложил её языком за щёку.

– Павленко? На допрос! – крикнул конвойный, стоя за дверью.

Сергей поднялся и испуганно оглядываясь, вышел из камеры.

– Менты поганые! Парня ни за что гробят! Подстава это, ясно как день! – вытащив записку изо рта, со злостью говорил Шрам, прохаживаясь большими шагами по камере.

– Задержанный Павленко по Вашему приказу доставлен, товарищ майор! – громко сказал дежурный, подтолкнув Сергея в кабинет.

– Свободен! – ответил майор и кивнул Сергею, равнодушно сказал:

– Садись, чего встал?

– Да, такому козлу по барабану пустить чью-то жизнь под откос, а ведь знает, что я не делал этого, – присев на стул, подумал Сергей.

– Тебе передача от родителей пришла… я разрешил её принять. Но получишь только после того, как подпишешь признание, – с безразличным видом листая записи в журнале, говорил майор Колесников.

– Вы же и сами знаете, что я этого не делал, гражданин начальник. Как же я подпишу себе приговор? – произнёс Сергей, которому стало безразлично всё, что с ним происходило.

– Значит отказываешься? Дежурный? Отведи задержанного к лысому! – нажав на кнопку вызова и когда конвойный зашёл в кабинет, сказал майор.

Сергей понял, его опять будут бить. И опять то же самое помещение с бетонным полом и обшарпанными стенами, с едва мерцающей на потолке лампочкой. Сергея грубо посадили на привинченный к полу стул и ничего не говоря, неожиданно ударили под дых. Но Сергей напряг пресс, в боксе удары были и посильнее, хотя нет, эти удары были унизительными. Сергей, не удержавшись, упал на пол. Его пинали ногами, кажется, в этот раз не думая, что останутся следы на теле, Сергей стонал от боли, но держался изо всех сил. Он мог бы подняться, вскочить на ноги и применить пару приёмов, ударить ногой в шею, этот удар мог свалить любого, но делать этого было нельзя, Сергей это понимал. Видимо, Лысый верзила не рассчитал удар или в азарт вошёл, но ударил огромным ботинком по голове, попав в лоб, потом ещё и ещё… Сергей потерял сознание и больше ничего не ощущал. Когда очнулся, увидел, что лежит в камере, на своей лежанке, называемой нарами.