Полеты «на трубе»
Первое, что мы освоили при переходе на новый самолет, – это повышенная норма питания – 5А. Мы уже вместе с нашими инструкторами сидели в офицерской столовой за столами, накрытыми белыми скатертями. Каждое утро на столе среди вкусных салатов лежала стограммовая плитка шоколада на четверых, в обед – на выбор первое и второе, пирожные и компот из болгарских консервированных персиков. Общая дневная калорийность питания зашкаливала за пять тысяч – авиационные медики знали, чем кормить летчиков реактивной авиации. Но довольно скоро мы уже не могли смотреть на шоколадные плитки и складывали их, как запасливые мыши, в тумбочки.
Новые инструкторы относились к нам, как к равным. Тренировочным полетам предшествовала короткая наземная подготовка с новым инструктором, которого мы сразу зауважали. Он был полной противоположностью предыдущему – доброжелательное отношение к каждому, как к летчику, а не как к сырому расходному материалу для своих экспериментов, никаких придирок и подначек, полное взаимопонимание. Натренированные до автоматизма правилам посадки в кабину – куда какую ногу ставить, какой рукой за что браться, мы наконец приступили к ознакомительным полетам. В нашей группе из шести человек один курсант был очень высокого роста. Чтобы закрыть фонарь кабины, ему нужно было наклонять голову. Другой – еле выглядывал из кабины, и ему приходилось ходить на полеты с подушкой, чтобы подкладывать ее под себя, иначе он ничего не видел. «Пат и Паташон» всегда подтрунивали друг над другом: «Не вздумай катапультироваться, – говорил длинный, – от тебя полетят одни перья и ты не найдешь кольцо парашюта». – «А ты не забудь нагнуть башку, а то прошибешь ею фонарь», – парировал коротышка.
Грубоватый солдатский юмор помогал расслабиться – более тонкий мы еще не освоили. Итак, каждому предстояло испытание – первый полет на «спарке» реактивного бомбардировщика – инструктор в передней кабине, курсант в задней.
Втершись поудобнее в чашку сидения катапульты вместе с парашютом, я опустил тяжелый яйцевидный фонарь кабины и сразу же погрузился в полную тишину. По отдельной стремянке в свою кабину залез инструктор. Неслышно закрылся огромный люк его отсека.
– Приготовиться к запуску! – услышал я голос инструктора по внутренней радиосвязи.
– Техник к запуску готов! – доложили с земли.
– От двигателей! Запуск левого двигателя! Засвистели турбины, стрелки приборов зашевелились.
– Убрать колодки! – наземные техники бросились под плоскости выполнять команду.
– Колодки убраны, конец связи, – прозвучало в шлемофоне.
– Разрешите выруливать на предварительный?
Сектора газа медленно пошли вперед. Огромный бомбардировщик плавно начал движение к взлетной полосе. Я старался уловить все нюансы этого процесса, поглядывая то на приборы, то на рычаги управления двигателями, ощущая ногами движение педалей. Самолет остановился в начале взлетной полосы. Инструктор притормозил и затем снова прорулил вперед, чтобы переднее колесо шасси встало прямо по полосе. С вышки управления получено разрешение на взлет, я плотнее прижался к спинке кресла. Вместе с моей левой рукой рычаги управления двигателями пошли вперед до упора, свист турбин перешел в грохот, самолет, удерживаемый тормозами, весь затрясся, нос прижался к земле и вдруг резко рванул вперед.
– Поехали! – услышал я спокойный голос инструктора. – Штурвал на себя, но плавно, – шептали наушники.
Мощная реактивная тяга двух турбин, работающих на плунжерных топливных насосах, «содранных» с германской ракеты ФАУ-2, прижала меня к спинке сидения. С каждой секундой нарастала скорость. И вот мы уже в воздухе. С бешеной скоростью земля уходила вниз – стрелка вертикальной скорости набора кинулась по прибору вверх на отметку пятнадцать метров в секунду. «Убираем шасси. Убираем закрылки. Выполняем первый разворот», – одна за другой следовали команды, и самолет с ощутимой перегрузкой стал медленно входить в левый крен.