На следующий день была баня. Отвезли нас на автобусах снова в город. Отпарившись и отмывшись с дороги, мы выстроились в очередь к пивному ларьку в надежде добыть кружку освежающего напитка. Стояла тридцатиградусная жара. Пересохшими глотками мы орали на «чужаков», прибывших вместе с нами из других спецшкол и аэроклубов, пытавшихся пролезть вне очереди. Наконец, получив свою кружку с какой-то мутноватой жидкостью, постепенно успокоились и начали осматриваться по сторонам. Переодетые в безразмерные гимнастерки, галифе и кирзовые сапоги, мы снова стали похожи на новобранцев. Старая форма, погруженная на грузовик, отправилась на сжигание. Вместе с ней синим пламенем сгорела наша беспечная юность.

Кустанай, сплошь утыканный деревянными домами, заселенный ссыльными поселенцами, представлял после Свердловска унылое зрелище. На его окраинах, у станции, стояли на рельсах старые ветхие вагоны, в которых жили, как сельди в бочке, первые покорители целины – те «активные комсомольцы», которые приняли «хрущевскую оттепель» за чистую монету. Выстроившись в затылок своим начальникам, они слишком рьяно взялись за исполнение партийных директив. Тут-то, чтобы избавиться от их быстро растущей инициативы, придумали целину, БАМ, что-то еще – и ребята с песнями поехали в дальние края. Собрав в кустанайских степях несколько эшелонов зерна, которое потом прело и приводило в негодность десятки вагонов, стоящих без разгрузки в тупике перед элеватором, целинники готовились в отпуска. В следующие недели по распоряжению местных властей именно мы, вновь прибывшие, чтобы окончательно не вывести из строя деревянные вагоны, стоя по колено в раскаленном зерне, выкидывали его совковыми лопатами прямо на шпалы. Рабочий персонал элеватора состоял из десятка давно спившихся теток. По их собственным словам, тяжелее стакана они уже не могли ничего поднять.

Первый год обучения – теория. Но до начала занятий еще далеко. На следующее утро, еще толком не проснувшись, мы услышали громовой голос нашего нового старшины: «Подъем, маменькины сыночки! Шевелись! Вы будете вскакивать у меня и одеваться ровно за минуту! Опоздавших – сгною на кухне!» – На первый раз за минуту не получилось. Поступила команда снова раздеться и лечь в кровать. Только после пяти подъемов мы через минуту стояли в две шеренги в проходе казармы и слушали перекличку. Повторных команд не было. Все, кто не успел встать в строй, уже топтались отдельно и ждали объявления наряда. Остальных – на улицу, умываться. Через пять минут рота стояла на плацу перед бараком. Старшина обходил строй спереди, затем сзади и, заметив у кого-либо плохо начищенные каблуки сапог, командовал: «Шаг вперед!» – Таких нерадивых оказалось человек десять. Все получили по очередному наряду вне очереди. И если настанут трудные времена, мы сможем дать сто очков любому уличному чистильщику обуви. Остальные по команде строем двинулись на завтрак. «Запевай!» – прогремел старшина. Спросонья петь не хотелось – хотелось есть. Подошли к столовой, но команды «Рота, стой!» не последовало. Пришлось делать второй круг, пока кто-то не заскулил привычный мотив: «Там, где пехота не пройдет, где бронепоезд не промчится…» Остальные нехотя подпевали. А старики перед столовой по предварительной команде старшины: «Рота!» – и прежде, чем он собирался выкрикнуть «Стой!» – дружно отвечала: «Чего?» – «Прямо!» – орал уже надоевший им старшина, и рота делала еще один круг. Эти ребята уже не признавали «чистой солдафонщины». А мы с горем пополам, поднимая клубы пыли, дошлепали до столовой. Быстро, без толчеи расселись на лавки за длинные деревянные столы, похватали наши алюминиевые миски с уже остывшей перловой кашей – «шрапнелью». Чаю не полагалось – до начала учебы мы сидели на довольствии «курса молодого бойца». Вечно голодные желудки требовали добавки. Но и она быстро расходилась по многочисленным едокам. Тогда Володя Кусков быстро придумал способ наполнения животов. Каждый из нашей компании поочередно выбегал к раздаточной «амбразуре» и в виде добавки захватывал несколько кусков свежего хлеба. В таком режиме нужно было выдержать больше месяца. Приходившие кое-кому от заботливых родичей посылки с едой тут же опустошались теми, кому посчастливилось оказаться рядом. Последние, чудом уцелевшие деньги были в складчину проедены в местном военторге. Однако строгий режим распорядка дня даже при таком скудном довольствии через пару месяцев сделал наши физиономии круглыми. Сегодня я с удовольствием смотрю на свою фотографию с курсантского удостоверения тех лет. После ужина и вечерней проверки, сложив перед сном обмундирование, мы, как матросы по реям, взбирались на свои двухъярусные койки, и через пять минут в казарме раздавался могучий храп. Но не тут-то было. Обойдя прикроватные тумбочки и заметив непорядок в укладке гимнастерок, старшина командовал: «Подъем! Выстроиться у своих тумбочек!.. Почему носки сапог в разные стороны? – проходя мимо очередной койки, спрашивал он. – Как фамилия?» Все перекладывалось снова. Но на этом процедура не заканчивалась. «Отбой!» – гремел старшина. Обойдя еще раз казарму, старшина снова кричал: «Подъем!»… Рота проходила курс молодого бойца. Доведенные бестолковостью аэроклубовцев, никак не хотевших понять толк этой процедуры, привыкшие к порядку «спецы» подначивали простодушных деревенских парней. Спасением от срывов был юмор, даже черный.