Бизнесмен важно кивнул Ральфу и поскорее, чтобы избежать рукопожатия, удалился.

– Не забудьте, завтра в два часа дня – в моем кабинете.

– Да, конечно, – ответил кутюрье, раздражаясь от необходимости подчиниться.

Оглушенный всем только что происшедшим, он направился в комнату, где его поджидали журналисты, и с удовольствием нырнул в водоворот их шумных и восторженных похвал и поздравлений. Машинально он втянул живот и прикрыл его рукой. Обязательно надо сходить к тому доктору, которого ему рекомендовали как отличного специалиста. И как можно скорее!

На следующее утро, едва Ральф проснулся, странное оцепенение, сковавшее его мысли накануне, вновь навалилось. Некоторое время он чувствовал легкое онемение кончиков пальцев и с беспокойством подумал, что таким образом его кровеносные сосуды дают понять о своем пробуждении, а также о том, что он начинает понимать несчастья людей его возраста. За свою бурную жизнь он пережил столько событий и лишь сейчас, в свои шестьдесят два года, чего-то добился. Это онемение, предвестник наступающей старости, взволновало его, – не дай бог, сделаешься калекой. Отвратительным, беспомощным, с перекошенным ртом паралитиком, прикованным к инвалидному креслу. Больше всего на свете он боялся повторить судьбу своего отца, бессмысленное лицо которого, с вечно текущей изо рта слюной, напрочь перечеркнуло восхищение этим человеком, наполнявшее его детское, а затем и юношеское сердце. А вдруг доктор скажет, что все эти болезни передаются по наследству?! Он вытянул руки и стал то сжимать пальцы в кулак, то разжимать, решив проверить, достаточно ли этого для того, чтобы симптомы исчезли. Удалось. Однако, когда он вставал с кровати, ему показалось, что тело не так гибко и послушно, как раньше. Какое-то смутное предчувствие конца чего-то сжало его сердце.

По крайней мере, думал он, одеваясь, непохоже, что у меня начинается депрессия. Правда, я работал без передышки. Для кого-то такой ритм – переутомление. А я называю это способом выживания.

Ральфу нравилось спать нагим, он любил ощущать прикосновение шелковой простыни к голому телу. Он сел на край кровати и поискал глазами халат. Не обнаружив его там, где он должен быть – на расстоянии вытянутой руки, Ральф разозлился. Двадцать раз он просил Фину, свою горничную, класть его на строго определенное место.

Но на самом-то деле он знал истинную причину своего раздражения. Он терпеть не мог идти голым в ванную, демонстрируя зеркалам в гостиной свое обнаженное тело. Его лицо еще нельзя было назвать морщинистым. Он наголо брил череп, чтобы придать еще большую пронзительность своим глазам цвета морской волны. Но все, что располагалось ниже шеи, было катастрофой. Его грудные мышцы трансформировались теперь в свисающие складки, живот сильно выдавался вперед и принимал более-менее нормальный размер, только когда он его втягивал или утягивал специальным широким поясом, скрывая свои ухищрения широкого покроя рубашкой. Также он осмотрел и свой пенис, задержавшись взглядом на сильно поредевших, как ему показалось, белых волосках на лобке. Как у старика! Все, что он так ненавидит! Надо их сбрить совсем, чтобы ничто не вызывало того невыносимого, мучительного воспоминания об отце.

Ляжки и икры у него еще достаточно упруги, но далеко не так, как в молодости. Какое удручающее зрелище! Впрочем, лучше заботиться о том, как подольше сохранить блеск в глазах, а на все остальное – не обращать внимания.

Он решил направить свои мысли в более приятное русло – вчерашнее дефиле. Нынешним утром у него были все основания чувствовать удовлетворение жизнью: пресс-конференция не слишком его утомила, а все интервью отняли не более пятнадцати минут.