– Ты что? Меня заморозить решил? – не вытерпела я. – Я уже как суслик замерзла. У меня даже перчаток нет.

– Нет, – Лешка отступил немного обратно на дорожку и снова встал, уставившись в одну точку и будто забыв обо всем на свете.

Я обошла его кругом и остановилась прямо перед ним, начиная волноваться:

– Леш, ты чего? – и подошла поближе.

– Что? – Кент словно очнулся от своего забытья. – Замерзла что ли?

– Я тебе это уже битый час говорю, – напомнила я.

– Иди сюда, – Лешка расстегнул свою куртку. – Погрею.

Он прижал меня к себе и закутал потеплее.

– Ну как? Тепло? – спросил через минуту.

– Ага, – кивнула я.

Кент наклонился ко мне и поцеловал, как сегодня ночью, нежно и уверенно, спросил:

– Согрелась?

– Еще бы! – улыбнулась я.

– Вообще, осенью лучше в лес и на Волгу не ездить. Дурака я свалял, – заключил он. – Поехали!

Пока он вез меня по лесу на мотоцикле, мы чуть не упали два раза, к тому же на дорогу еле вывернули. Лешка ругался на себя, на мотоцикл, на дороги и ленивых людей, которым было лень вытоптать тропинки пошире. Я смеялась. Кое-как мы добрались до асфальта и покатили ко мне домой. Уже начинало темнеть.

Проводив меня до площадки перед квартирой, Кент поцеловал меня, попрощался и ушел, дождавшись, когда я зайду в квартиру.

Когда он уехал, мне все еще было интересно, о чем он думал там, на Волге. Но ответ на этот вопрос я получила намного позже.

Глава 13.

В понедельник вечером Кент снова покатал меня по городу и, наконец, привез к Аликовскому дому.

В подъезде собрались Берт, Мальборо, Алик, Монтана. С ними я обнаружила Красавчика и еще одного паренька, щуплого, неприметного, скорее даже, мальчика, чем парня. На вид ему можно было дать не больше двенадцати. На самом деле ему оказалось тринадцать.

– А у нас новенькие, – объявила мне Алька. – Красавчик и Лежек.

– Красавчика я знаю, – усмехнулась я.

Красавчик подмигнул мне, вызвав приступ ревности у Лешки, и тот встал между нами, злобно зыркнув на Вадима (так звали Красавчика на самом деле). Затем снова уткнулся в книжку, которую держал в руках и начал что-то бубнить.

Я обратила внимание на Лежека.

– Знаешь, где я его подцепил? У Сашкиного подъезда сидел. Феномен какой-то. А может, дебил. Не курит, не пьет. Ни в одной конторе не состоит. Но ниче, перевоспитаем. У него еще все впереди, – рассказывал Берт, вертя его передо мной и Кентом как экспонат на выставке. Лежек не сопротивлялся, смирившись с нежданной опекой.

– Че зубришь? – Берт на секунду отвлекся на Красавчика, который мешал ему своей бубнежкой.

– Как мимолетное виденье, как гений чистой красоты, – уже в десятый раз бубнил Красавчик.

– Пушкин? – поморщился Берт. – А я вот люблю современных поэтов, особенно, если они знакомы со мной.

– Кого же это? – поинтересовалась Монтана.

– Да вот же, – и Берт хлопнул Лежека по плечу.

Тот съежился, не зная, чего от него ожидать.

– А ну, Лежек, сбацай нам что-нибудь, – попросил его Берт.

– Что-о? – робко протянул Лежек.

– Ну вот за эти пять минут, которые я щас засеку, придумай че-нить на манер Пушкина. Чего-нибудь свободолюбивое. Давай! Время!

Лежек наморщил лоб и стал сочинять, а Берт уставился на часы. Остальные замолкли и ждали результатов. Даже Красавчик оторвался от своей книжки.

– Все! – объявил Берт. – Давай выкладывай.

– Оно маленькое получилось, – предупредил Лежек.

– Ниче, давай, – кивнул Берт, и Лежек продекламировал:

– Как буду жить, не знаю доле,

Но жить я буду лишь на воле.

И – мимолетное виденье –

Ко мне приходит озаренье.

И вот – пишу стихотворенье

Про жизнь свою, про невезенье.

– А че, похоже на Пушкина, – одобрил Берт. – Занеси его в свою тетрадку и больше не жалуйся на судьбу, – на слове «жалуйся» он дал Лежеку подзатыльник.