Класс безмолвствовал.

Я подошел к Пашке, потерянно смотревшему на опущенные головы товарищей. Сказал тихо:

– Прости меня, братишка…

– За что?

– За стихи. Это я их отредактировал. За древнейшую профессию.…

Он протянул руку.

– Ты не виноват, брат. Я знаю, сначала это были гениальные вирши. И слова твои звучали, как колокол на башне вечевой во дни торжеств и бед народных.

– Это какие еще беды вы нам пророчествуете, а? – взревел Шумилов.

– Угомонитесь, Тарас Ефремович, – вдруг пискнула со своего места «черная вуаль», позабытая нами в пылу полемики проверяющая. – Пусть юноши и девушки сами, без вашей подсказки, обличат идеологические заблуждения этого мальчика по фамилии э…э, Альтшуллер, так, кажется? Что, например, скажет, главный редактор сенной печати? Ведь тебя, Захаров, кажется, никто не заставлял критиковать своего друга в печати? Ты это сделал по зову своего сердца. Не так ли, друг мой?

– Так, подруга, так… – неожиданно для себя нагрубил я ни в чем не повинной женщине. – Самоуправление – это ведь старая завиральная идея. У нас в Слободе самоуправление всегда будут путать с самоуправством.

Дама из районо приложила кружевной платочек к глазам, всхлипнула и, не глядя на нас, бочком, выскользнула из класса.

– Отца ко мне завтра! – заорал мне в ухо директор. – Без отца не приходи! А пока, Степан, ставь на голосование исключение Захарова из рядов ВЛКСМ…

– Кто – за? – спросил Карагодин.

– Подождите, – поднялась моя соседка Моргуша. – Давайте обойдемся общественным порицанием. Я хочу сказать Иосифу, что он поступил плохо.

– Когда?

– Ну, не тогда, когда стихи писал, а когда защищал грубияна и этого, как его… диссидента. Ты и сам стал грубияном, обидчиком женщин и детей…

Я скривился в скептической улыбке:

– Ну-ну, подбрось дровец в мой костер, святая простота…

– И подброшу! – сказала Моргоша. – Я предлагаю этим друзьям, обоим, объявить по выговору… Без занесения.

– Правильно! – закричали ребята с мест.

– Голосуем? – взяла инициативу в свои руки Водянкина. – Кто – за?

«За» наш дружный класс проголосовал единогласно.

…Степка поджидал нас в раздевалке.

– Ну, поздравляю, – сказал он. – Опять тройственный союз победил?

– Да ладно тебе, суседушка, пыхтеть, – миролюбиво ответил я Карагодину. – Чудила ты с улицы Петра Карагодина…Мне вот Анка-пулеметчица, оказывается, пару за «Горе от ума» влепила в журнал… В воспитательных, так сказать, целях. А мне весело. Правда, Паш?

Пашка подал Марусе пальто, снял с крючка ее шапочку и стал подбрасывать ее под потолок, приговаривая:

– Кричали женщины ура и в воздух чепчики бросали!..

– Мы с Марусей ходим парой… – прищурился Степка. – Наша простая слободская шведская семья…

Я тогда не понял Степкиного намека. А всезнающий Пашка не подсказал. Однако, судя по интонации, Карагодин сморозил очередную свою пошлость. Был он на пошлости горазд. Талантлив, можно сказать, человек был на это дело с самого детства.

Глава 12

ЕСТЬ ЗЛО, ТВОРЯЩЕЕ ДОБРО?

Иосиф о диалектике жизни

Нелепые слухи ходили за Пашкой по пятам. Слободские кумушки судачили у колонок, что Пашка заразился от отца страшной болезнью, от которой человек, будь он мал или стар, в конце концов, сходит с ума. Немало было и грязных намеков и на некий «тройственный союз» Альтшуллера, Захарова и Водянкиной. Но, на удивление всем, наша дружба не ржавела и не давала даже трещин, выдерживая тотальную словесную бомбардировку.

Трудно выразить одним словом, что нас связывало в прошлом и связывает сейчас, когда все уже потеряно, кроме чести. Может быть, само детство, отрочество, безоглядная влюбленность в самую красивую девушку Красной Слободы? А может быть, эта самая честь, которую мы, к счастью, не потеряли, и помогла нам тогда не рассориться вдрызг.