В этот момент открылась дверь ванной комнаты и оттуда вышла Оля. Жадно вдыхая запах кофе, она закрыла глаза и, вытянув вперёд руки, как «зомби» двинулась к столу. Волосы были перетянуты полотенцем наподобие тюрбана. Только сейчас Андрей понял, чем был вызван таинственный вид девушки: кроме легких тапочек и его футболки на ней больше ничего не было…

Она медленно села к нему на колени. Жадно втягивая ноздрями плывший по мастерской пряный запах кофе, медленно сделала глоток и потянулась к первой утренней сигарете. Стараясь до конца оставаться джентльменом, молодой художник ловким плавным движением извлёк из кармана джинсов зажигалку. Сделав затяжку, Ольга передала сигарету ему. Начало было более чем многообещающим… Левая рука Андрея робко обнимала ее талию. Под хлопковой тканью нежное тело дышало влагой…

– О…«Автопортрет с Саскией», Рембрандт! – шумно вошёл в мастерскую «Вождь». Он был в халате и шлёпанцах. В глазах его Андрей не прочитал ни капли ревности. Васильев бесцеремонно схватил первый попавшийся немытый бутафорский сосуд, плеснул туда кофе и сделал несколько жадных глотков.

– Хорошо у вас тут, – взглядом он кивнул на кофейник и ширму, за которой сладко спали Серёга Цыган и Алёна, подошел к кровати и, взяв гитару, лежавшую у них в ногах, принялся, невпопад перебирая струны, что-то напевать, взирая на Ольгу, живописно сидевшую на коленях у Андрея.

Вдруг Вождь прервал свое античеловеческое музицирование и замер на мгновение. Затем ринулся в угол мастерской, где стояли картины, и вытащил оттуда здоровенный холст с незаконченным натюрмортом. Развернув против света большой академический станок, являвшийся настоящим украшением мастерской, он вставил в него холст. Схватив большой шлиц4, взлохмаченный Васильев принялся мощными мазками набрасывать сидящих в прежней позе Ольгу и Андрея. Левая рука гиганта-якута была некоторое время вытянута к ним с поднятым указательным пальцем. Этим жестом он как бы просил их не шевелиться. Так прошло минут десять-пятнадцать. Движения его стали более решительными. Мощные мазки шлицем были похожи на глухие удары барабана. Холст тяжело гудел под его рукой.

Вождь то отходил на некоторое расстояние, прищуривая глаза, то радостно набрасывался на холст вновь, молниеносно размешивая краску на большой овальной палитре, находившейся рядом на табурете. Краска разлеталась в разные стороны, забрызгивая халат и пол вокруг. Несколько капель попало на круглое смуглое лицо якута, но он не замечал этого в порыве вдохновения.

Ольга, слегка наклоняясь, чтобы отпить немного кофе, тут же возвращалась в прежнюю позу, виновато моргая глазами. Голубые Мечи восторженно следил за Вождем, видя по его глазам, что набросок получается. Когда Ольга в очередной раз нагнулась, Васильев набросился на неё в гневе:

– Всё, ты провинилась, снимай майку и тюрбан этот дурацкий.

Видя, что он не шутит и вот-вот вцепится в неё своими заляпанными краской руками, Ольга повиновалась, и остатки её одежды были сброшены на стоявшее рядом кресло. Надо сказать, что сделала она это не без удовольствия, сжигая замершего в прежней позе Андрея своим вызывающим взглядом.

– А ты, давай тоже… раздевайся, – потянула она за ремень на его джинсах, пытаясь одновременно расстегнуть застёжку-молнию. Ну… так нечестно, – встретив машинальное сопротивление Андрея, она обидчиво скривила маленький ротик, ожидая поддержки у Вождя.

– Ну ладно, садись быстрее, – Васильев неистово махал кистью, ещё больше разбрызгивая краску вокруг.

Дело пошло веселее: Вождь, подобно якутскому шаману, бесновался около холста, стремясь не упустить прилива вдохновения. Для удобства он взял палитру в левую руку, и «полёт» кистей ускорился. Голубые Мечи, стараясь совладать с возбуждением, вновь обнял Ольгу за талию и пытался придать своему лицу как можно более беззаботное выражение. Странное дело, но беззастенчивость её поведения лишила ситуацию какой-то интимной тонкости. Вместо этого в нём загоралось животное чувство. Осязание женщины, находившейся рядом, всё более возбуждало его. Жаркое тепло, зародившееся где-то под солнечным сплетением, теперь уже разливалось по всему телу, и, видимо, это стало передаваться Ольге. Повиливая бедрами, она плотнее прижалась к его животу, и долго так позировала Васильеву, практически не меняя позы.