– Всем вместе подать в отставку, – сказал Ермолаев.

Сергей очнулся и посмотрел на него. Верно, он так глубоко ушел в свои мысли, что не слыхал важного разговора. Щербатов покачал головой.

– Всех не уговоришь. Были б с нами, как раньше, Трубецкой, Нарышкин, Шаховской, Якушкин, тогда иное дело.

Гранитные башни Обухова моста рисовались черными клетками на светлом фоне Обуховской больницы – «желтого дома», как называли ее в Петербурге. На темной маслянистой воде Фонтанки тихо покачивались лодки, привязанные к вбитым в песчаный берег колышкам. Почти неслышные на каменной мостовой шаги вдруг сменились громким топотом по деревянному настилу. Муравьев взглянул на толстые железные цепи разводного механизма, перевел взгляд на полосатую караульную будку на том берегу и вдруг ясно вспомнил несчастное, страдающее лицо старшего брата с застывшими в глазах слезами.

Матвей приезжал к нему на Пасху из Полтавы, где второй год служил адъютантом князя Репнина, генерал-губернатора Малороссии. Ему надавали поручений, он целый день колесил по городу, встречался с прежними товарищами и добрыми знакомыми, был весел, разговорчив и улыбчив – оттого-то Сергея так и потрясла внезапная в нем перемена. Рассказ брата все объяснил. Было утро, Матюша шел через длинный Исаакиевский мост, должно быть, так же деревянно звеневший под его сапогами. Нева сонно дышала, мост слегка колыхался на ее могучей груди; ясное безоблачное небо окрашивало воды трепетной лазурью. Стучали колесами извозчичьи дрожки, спешили куда-то верхом адъютанты, торопились пешком штатские с озабоченными лицами. И в этом мельтешении он заметил гренадера, остановившегося у перил на середине моста, меж двух понтонов. Солдат снял кивер, расстегнул амуницию, аккуратно сложил на помост… Матвей бросился к нему, чтобы удержать от рокового шага. Правая нога, долгих пять лет не слушавшаяся его после ранения при Кульме, все еще плохо ему служила, он ковылял изо всех сил, задыхаясь от напряжения; солдат увидел офицера, испугался, поскорее перелез через перила, перекрестился и спрыгнул в воду…

Покойная мать воспитывала братьев в любви к отечеству, хотя юные годы Муравьевы-Апостолы провели в Париже и французскому языку обучились раньше, чем родному. Она же сообщила им страшную правду, когда они, наконец, миновали пограничный столб, возвращаясь на родину: «В России вы найдете рабов». Если бы они с рождения знали то, что им впервые довелось увидеть, когда Матвею было семнадцать лет, а Сергею четырнадцать, вероятно, они привыкли бы… хотя можно ли привыкнуть к варварству? Через два года после их возвращения началась Отечественная война. Низкорослый худосочный Матвей тогда уже был подпрапорщиком Семеновского полка, прежде Сергея бросив учебу в институте при Корпусе инженеров путей сообщения; он так и не окончил курс, а Сергей все-таки сдал потом все экзамены, но, вернувшись в пятнадцатом году из Франции с гренадерами Паскевича, тоже стал семеновцем. Тогда его ждало новое потрясение: в России ничего не изменилось! Народ, явившийся встречать своих героев, разогнали палками, чтоб не мешал прохождению войск, самих же героев вновь наказывали шпицрутенами! Сергей однажды вступился за солдата, которого приказали высечь, наказание отменили; после учений Матвей поцеловал ему руку, чем сильно его смутил…

– Кого мы напугаем своей отставкой? – спросил Муравьев приятелей. – Только не начальников наших. Иван прав: всех не уговорим, нас и так считают чудаками; только рады будут, что вакансия освободилась.

– Но как же можно служить…

– Им будем служить! – оборвал Сергей Ермолаева. – Солдатам нашим! Они в мороз нам место у костра уступали, делились кашей, а мы что же – бросим их на произвол всяких шварцев ради своего спокойствия?