Рокоссовский Сергей Михеенков

© Михеенков С. Е., 2025

© Издательство АО «Молодая гвардия», художественное оформление, 2025

И будет пусть у вас заветом:

Пять – против тридцати!

Из полковой песни

Март 42-го. Сухиничи. Штаб 16-й армии.

Западнее районного городка уже сутки не смолкал бой: дивизии проводили частную наступательную операцию по овладению населёнными пунктами Попково и Маклаки. Попково только что отбили. Из штаба дивизии сообщили о богатых трофеях и штабелях мёрзлых трупов немецких солдат, сложенных во дворе одного из домов да так и не вывезенных поспешно отступившим противником. Теперь артиллерия обрабатывала следующий опорный пункт – Маклаки.

Маклаки немцы отдавать не хотели. Более того, всё походило на то, что они проводили перегруппировку для проведения контратаки с целью вернуть назад оставленное Попково. С утра из района Маклаков начала ответно работать их артиллерия. Били, как всегда, по дорогам, по переправам, по местам возможного скопления войск. Вскоре снаряды начали падать в окрестностях Сухиничей. А затем, словно определив наконец цель, густой серией легли в центре райгородка.

– Бризантными бьёт. Как будто что-то нащупывает, – насторожился начальник штаба армии генерал Малинин.

В это время с сухим треском воздух расколол очередной снаряд. Звякнуло оконное стекло. Командарм, сидевший за столом и просматривавший текст нового приказа наступавшим частям, охнул и стал заваливаться набок.

– Командующий ранен!

– Врача!

Оказалось, что главный хирург Воронцов отбыл куда-то в дальний госпиталь. За ним тут же послали лошадей.

Ранение оказалось серьёзным. Осколок влетел в окно, ударил командующего в спину и засел возле позвоночника. Раненый дышал тяжело, с протяжными хрипами, горлом пошла кровь. Похоже, были задеты лёгкие. Требовалась срочная медицинская помощь.

Санная повозка, посланная за армейским хирургом Воронцовым, всё не возвращалась. Кинулись искать кого-нибудь из местных врачей. И вскоре нашли. В комнату, где лежал на забрызганном кровью диване Рокоссовский, словно из прошлого, того, давнего, где раненый был вначале гимназистом, а потом драгуном и носил погоны с полковыми нашивками, вбежал седой старичок – коротко стриженная интеллигентская бородка, круглые очки в тонкой оправе, быстрый, подвижный, со старомодными жестами. Тут же отрекомендовался:

– Доктор Петров! – И, окинув взглядом раненого и оценив серьёзность обстоятельств, при этом явно давая понять, сколь беспомощен он в предложенных ему обстоятельствах, вздохнул: – Что смогу…

– Делайте, доктор, что можете. Что можете, то и делайте, – стараясь быть сдержанным, поторопил старичка генерал Казаков.

Вскоре доктор Петров взял себя в руки и приступил к делу. Ему удалось почти невозможное. Тут же, в комнате с выбитыми стёклами, сделал первую операцию – извлёк осколок, обработал рану, остановил кровотечение. Ему ассистировала военврач 2-го ранга походно-полевого госпиталя № 85 Галина Таланова. Раненый был вполне подготовлен к отправке в тыловой госпиталь, где специалисты могли заняться им в более подходящих условиях.

От тупой боли в спине и груди сознание Рокоссовского то мутнело, то прояснялось. Он видел сосредоточенные, но уже спокойные глаза доктора, увеличенные круглыми линзами старомодных очков в явно дорогой, но уже порядком потёртой оправе. Наваливалась усталость. Доктор что-то бормотал, видимо, не позволял ему засыпать. Не засыпать! Засыпать раненому – дело гиблое. Ну что ж, подумал, солдат на войне иногда получает своё – то сабельный удар, то пулю, то осколок… Не засыпать!

Во время отправки произошла другая история. О ней в одном из интервью рассказал бывший старший оперуполномоченный 2-го отделения Особого отдела НКВД по 16-й армии генерал-лейтенант КГБ, а в то время старший лейтенант НКВД Иван Лаврентьевич Устинов: «Начальник особенного[1] отдела армии мне говорит: “Из Москвы вылетел санитарный самолёт, организуйте эвакуацию и обеспечьте сохранность командующего”. Поехал я к указанному месту, куда быстро привезли Рокоссовского. Он в томном положении был – кровотечение сильнейшее, дышал с трудом… Когда прилетел самолёт, я решил проверить его. Ведь был вариант в сорок первом, что немцы перехватили информацию и захватили одного командующего армией. И тут мне с ходу показалось, что трое докторов какие-то… ну, не совершенно белоснежные и по-русски молвят с упором! Самолёт задержали, мы приготовились к худшему… Через полчаса мне звонят: “Всё в порядке, отправляй самолёт! Это испанцы, республиканцы-эмигранты. Они создали здесь собственный санитарный отряд”. Заблаговременно предупредить не могли…»

Вылет задержали, у раненого командующего возобновилось кровотечение. Женщина-военврач, по всей вероятности, находилась рядом, хотя о ней бывший старший оперуполномоченный не упоминает. Испанцы не решились везти генерала до Москвы. Через полчаса самолёт приземлился под Козельском.

Из Козельска после второй операции Рокоссовского отправили в Москву. Там, в одном из зданий Тимирязевской академии, ему пришлось пройти довольно продолжительный курс лечения. Осколок задел позвоночник и пробил лёгкие. В других обстоятельствах такое ранение могло бы оказаться смертельным. Но крепкое здоровье, вовремя оказанная медицинская помощь, оперативность доставки раненого в госпиталь – всё это помогло избежать худшего и сохранить полководца для будущих побед.

Война бушевала уже сравнительно далеко от столицы, под Сухиничами и Жиздрой. А он лежал в тихой белой палате, разговаривал с врачами, теперь самыми частыми его собеседниками, писал письма и записки то домой, то фронтовым товарищам, слушал по радио сводки с фронта, с жадностью читал свежие газеты, которые каждое утро приносила медсестра, прислушивался к утихающей боли. Иногда наплывали воспоминания прошлого. Первое ранение… 5-й драгунский Каргопольский кавалерийский полк… Гимназия… Мать, отец, сёстры… Варшава… Даурия… Первая встреча с черноглазой девушкой, которая вскоре станет его женой… жестокая рубка в узком таёжном распадке… дочь…

Биографические данные начального периода жизни Рокоссовского весьма противоречивы. Что и говорить, когда одна власть сменила другую, а потом залила родные просторы кровью и горем Гражданской войны, и победители, и побеждённые, строя мирную жизнь, порой что-то из своего прошлого старались попросту спрятать. И многим тогда приходилось хорошенько подумать о том, что о себе вписывать в анкету, а о чём лучше умолчать. А уж тем более если ты в новой иерархии не просто рядовой солдат революции, а лихой красный командир… Если же метрические документы сгинули в огне революции и Гражданской войны, у тех, кому они принадлежали, появилась реальная возможность без особых осложнений и последствий благополучно подправить свои биографии. Известно, например, что многие будущие советские маршалы, тогда ещё скромные командиры взводов и эскадронов, смело корректировали своё прошлое, как правило – в сторону пролетарского происхождения.

Вот и Рокоссовский, по всей вероятности, не избежал общего соблазна.

В анкетах в разные периоды своей жизни местом рождения он указывал то Варшаву, то Великие Луки Псковской губернии, то снова Варшаву, – «как того требовали обстоятельства…», – то снова Великие Луки.

Биографы и родня такие исторические разночтения объясняют следующими обстоятельствами. До 1945 года во всех анкетах и биографических справках сам Рокоссовский местом своего рождения совершенно определённо указывал Варшаву. В 1940 году, когда его освободили из-под ареста по обвинению в шпионаже в пользу польской и японской разведок, он в очередной раз составил краткую автобиографическую справку. В таких документах неверно написанное слово может стать пулей в затылок. «Родился в г. Варшаве в 1896 г. в рабочей семье. Отец – рабочий, машинист на Риго-Орловской, а затем Варшавско-Венской железной дороге. Умер в 1905 году… Мать – работница на чулочной фабрике. Умерла в 1910 году… Окончил четырёхклассное городское училище в 1909 г. в г. Варшаве (предместье Прага)».

Своё пролетарское происхождение Рокоссовский смело подтверждал даже перед лицом опасности. По всей вероятности, помня, что во всех предыдущих анкетах он писал именно так. Оставалось твёрдо стоять на своём. И это прошло.

Что касается места рождения, эту историю прояснила в одном из газетных интервью правнучка маршала, журналист-международник Ариадна Рокоссовская: «Можно сказать, что мест рождения у Рокоссовского два. Во всех советских энциклопедиях и научных трудах указан город Великие Луки в Псковской области. Сам Рокоссовский в своих автобиографиях до 1945 года называл в качестве места рождения Варшаву. Однако в конце Великой Отечественной войны, когда маршал стал дважды Героем Советского Союза, на его родине полагалось установить бронзовый бюст Героя. А ставить памятник советскому полководцу в формально независимой, хоть и “братской” Польше было неудобно. Поэтому для маршала “подобрали” новую Родину – на территории СССР».

Работала ли мать на чулочной фабрике, доподлинно неизвестно. Возможно, оставив школу и учительство, какое-то время действительно работала там, чтобы содержать семью, внезапно оставшуюся без кормильца.