Михалко перекрестился, взывая к помощи богов, припал к земле и пополз, ориентируясь на едва уловимый лошадиный запах. В зубах держал острый нож, единственное свое оружие. Переполз через балку и в овраге различил очертания лошадиных морд. Кони стояли сплошной массой, тесно прижавшись друг к дружке. На пригорке сидело двое дозорных. Михалко придвинулся ближе, поднял голову, выбирая дальнейший путь. Кони, почувствовав чужого, запрядали ушами. Михалко отодвинулся подальше и пополз туда, где сидели дозорные.

Оказался как раз за их спиной. До Михалко донесся негромкий говор. Он прополз еще немного, под рукой предательски хрустнула ветка. Один из ногаев повертел головой, поднялся. Михалко совсем прижался к земле, слившись с ней в одно целое. Кочевник немного постоял, потом сел обратно. Михалко выждал еще немного, взял в руки нож. Выдохнул и, чуть приподнявшись, метнул нож в того, что был подальше. Нож еще свистел в воздухе, а он, рывком оттолкнувшись, бросил тело вперед. Нож вошел аккурат в то место, где кончалась кольчуга, оставив незащищенной маленький клочок тела. Басурманин хрюкнул и стал заваливаться назад. Его товарищ удивленно повернул голову, еще не сообразив, что случилось, и в этот момент Михалко навалился сверху. Ордынец оказался жилистым и юрким. Оба хрипели, стараясь добраться друг другу до горла. Басурманин изловчился и больно ткнул Михалко кулаком в бок. Тот зарычал, но не от боли, а от злости и головой ударил туда, где белело лицо врага. Затем еще и еще. Ногай обмяк. Михалко нащупал шею врага и надавил, сколь оставалось сил. Раздался хруст.

Он сполз с тела врага, немного полежал, восстанавливая дыхание, пучком травы обтер лицо. Надо было торопиться. Наскоро обшарил тела врагов, взял меч, кинжал и пополз дальше. Еще днем он заметил, где сидит Василий, туда и держал путь. Полз сторожко, стараясь не поднимать головы.

Вот и стан. Чуть правее у высокого дерева был привязан боярин, Михалко даже различил склоненную голову. Рядом сидел, прислонившись к стволу, дозорный. Михалко прополз еще немного и, подобравшись почти вплотную к пленнику, вторично метнул нож. На этот раз удача изменила ему. Нож просвистел почти у самой головы и исчез в кустах. Ордынец насторожился, посмотрел туда, где раздался подозрительный шорох и вдруг захрипел, пытаясь подняться. Из горла у него пошла кровь, и он опрокинулся назад.

Василий очнулся от тревожной дремоты, услышав рядом возню. Открыл глаза, посмотрел в ту сторону и подумал, что кошмар, преследовавший его во сне, продолжается. Из кустов, сплошной стеной опоясывающей поляну, на него надвигалось какое-то чудище. Точь в точь такое же, как в детских сказках, поведанных когда-то давно бабкой. Он вздрогнул, захотел отодвинуться, но путы не пускали. Чудище вдруг оскалилось, показывая гнилые губы, а потом замычало. Страшно так, протяжно, отчего Василия прошиб холодный пот.

– Господи!!! – пробормотал обреченно. – Настал последний мой час. Спаси и помилуй раба твоего, Василия. Лишь на твою защиту уповаю.

Чудище перестало скалиться, протянуло огромные лапы и стало дергать за веревки, которые держали Василия. И тут, наконец, до боярина дошло.

– Господи, – выдохнул, ужаснувшись и обрадовавшись своей догадке. – Михалко, неужто ты? Как я рад видеть рожу твою немытую! Вот спаситель! Не бросил, значит, хозяина своего. А я-то думал…

Михалко замычал, закивал головой и, вспомнив, наконец, про меч, перерезал путы. Потянул боярина за собой и первым исчез в кустах. Обдирая в кровь лицо и руки об острые шипы, Василий поспешил следом.