Мы с инспектором завели фривольный разговор, что раз за разом переходил с темы на тему, и, поняв, что мы оба совсем запутались, о чём же мы говорим, мы поспешили окончить перерыв и продолжили наш путь.

      Инспектор достал из кармана жилетки часы и, протерев стекло, закрыл их и положил обратно.

– Полседьмого. – Заметил он. – Как то медленно мы продвигаемся в этом деле. Будет смешно, если Гвус приедет сюда и сразу же назовёт ответ, пока мы тут думаем.

– Сомневаюсь, что так будет. Он, конечно, любит узнавать что-то странное до нас, но зная его, точного и мгновенного ответа не последует.

– Согласен. Зная его, он устроит какое-нибудь очередное шоу.

      Под словом “шоу” инспектор, очевидно, подразумевал знаменитую методику Гвуса, когда он под напором улик заставляет виновного выдать себя. Происходило либо так, либо преступника ловят на горяченьком, что тоже часто случалось.

– Не поймите меня неправильно, мистер Блэйк. Гвус – человек талантливый, спору нет. Но вот его методы время от времени желают оставлять лучшего.

– Что же плохого в том, что преступник выдаст сам себя?

– В этом ничего плохого нет. А вот в том, что Гвус любит ставить людей в неудобное или опасное положение – это другой разговор.

      Я ничего не ответил, но всё же был согласен с инспектором. Сразу припомнился случай в Эшере, когда по халатности Гвуса погиб последний из рода Коллинсов. Не будем лукавить, полиция тоже заслужила горсть своей вины, но Гвус поспешил принять весь удар на себя. Если не ошибаюсь, он так и держит на каминной полке пулю, которой убили Коллинса старшего, как постоянное напоминание о его ошибке.

      До самого полицейского участка мы больше не обменялись ни словом. Сам участок, как рассказали местные, был обустроен в старом почтовом отделении. Камер для арестованных не было, поэтому все буяны и алкоголики сидели в комнате для персонала. Таковых было двое, оба пьяны. Как нам пояснили, подрались в пабе и теперь отбывают срок.

      Нас встретил сам участковый, который находился у стойки и обменивался мыслями со своим сыном, который исполнял роль секретаря и консьержа. Они оба были на одно лицо. Квадратная челюсть, ровный тонкий нос, карие глаза и тёмные волосы. Только вот сын был на пол головы ниже отца. Оба были учтивы и, судя по нашему опыту, не очень разговорчивы. Старший, которого звали Генри, хотел, было, провести нас в свой офис, однако его сын, Леон, настоял на том, чтобы мы говорили у стойки.

      Я присел на стул, а инспектор решил постоять. Видимо, чтобы быть на одном уровне глаз с Генри.

      Инспектор начал разговор издалека, спросив о положении дел в городе. Их разговор был дольше, чем хотелось бы, и заносить его сюда, особого смысла нет. Насколько я понял, инспектор хотел размягчить обоих подозреваемых, перед тем как перейти к делу, но это не очень то и сработало. Генри и его сын всё также соблюдали спокойствие и даже, некоторое безразличие. Поняв, что инспектор лишь тратит время, я решил поторопить разговор.

– Не хочу показаться грубым, но как по мне, вы оба безразличны к тому, что произошло.

      И Генри и Леон явно обиделись, услышав такое в свою сторону, но разве что по их глазам, это никак не выявлялось.

– Послушайте. – Начал Генри. – Я работаю полицейским уже тринадцать лет. В своей жизни я понавидался всякого. Меня уже ничего не трогает.

– А вашего сына.

      Леон вздохнул. – Слушайте. То, что я с ней когда-то встречался, ещё не означает, что я к ней так близок. Безупречно, её очень жаль, но не ожидайте, что я тут пуду корчиться на полу от тоски.