От национализма к федерализму

В книге «Воображаемые сообщества. Размышления об истоках и распространении национализма» Бенедикт Андерсон выделяет три института власти, существенных (тем более в эпоху механического воспроизводства) для понимания «строительства нации»: перепись, карту и музей (Андерсон, 2001, с. 180—203). Однако, как справедливо отмечает Эдни, карта-логотип не является приметой исключительно националистического дискурса, но возникает еще внутри имперского (что и сам Андерсон демонстрирует на материале Индонезии), откуда жители колонии заимствуют собственно научную карту и, что еще важнее, карту-логотип, обращая его на пользу антиколониальному движению (Edney, 2009, p. 44). Эти положения, как было показано выше, подтверждает и ретроспекция картографического покорения Южной Азии. Однако в постколониальный период процесс формирования единой индийской нации на общей территории, опоясанной и реальными демаркационными линиями, не исключает консолидации исторических, этнических, языковых и политических общностей и/или становления иных идентичностей на внутренних территориях, созданных невидимыми глазу границами.

Первая же статья индийской Конституции (1950) сообщает: «Индия, или, что то же, Бхарат, учреждается как Союз Штатов» (Конституция, 1956, с. 55). И хотя понятие «федеральный/федерализм» в тексте документа отсутствует вовсе (за исключением добавления в преамбулу в 1976 г.)15, современная Индия по ряду признаков, в том числе, вследствие разделения полномочий между центральной властью и территориальными субъектами, признается (своеобразной) федерацией (Празаускас, 1990, c. 143—153). «Закон о реорганизации штатов» (1956) и последующие поправки, нацеленные на упорядочение административной структуры, привели к сосуществованию в рамках федерации 29 штатов и 7 союзных территорий16. Эти единицы, выделенные в период с 1947 по 2014 г. на основе различных критериев [сохранение «исторических провинций» (Kudaisya, 2006), создание «национальных штатов» на лингвистической основе (Глушкова, 2008), обоснование политико-экономических резонов], представлены на административной карте Индии в виде разноцветных геокартоидов. Их контуры изображают условность, которая могла бы открыться с высоты птичьего полета, если бы непрерывная линия с карты материализовалась в реально обустроенные границы между индийскими регионами. Штаты, однако, не отгорожены друг от друга ничем, кроме приветственных плакатов «Добро пожаловать в Карнатаку/Гоа/Мегхалая т. д.», и их жители – вне картографического диктата – весьма условно представляют пределы собственного домена: конец We-Self и начало They-Other (Winichakul, 1996, p. 85). Лишенные топографических, лингвоэтнических, конфессионально-кастовых и прочих маркеров, эти «фигурки из паззлов» или же «детали конструктора-лего», настраивая на рефлекс принадлежности к очерченной в виде плоскостной фигуры территории, превращаются в чистый знак и побуждают общество вообразить себя ее «геотелом». Массово растиражированные геокартоиды штатов являются обязательным атрибутом государственных бланков, почетных грамот, календарей, школьных учебников, рекламных плакатов, уличных граффити, настольных салфеток и т. д., что обеспечило им массовую узнаваемость и статус логотипов. Перманентная и навязчивая эксплуатация этого визуального ресурса в любых, но преимущественно в центральных СМИ, в том числе, их изобилие до/во время/после федеральных/региональных выборов и в период стихийных/промышленных/социально-политических форс-мажоров, подтверждает их функционирование в качестве «территориальной скрепы» и базиса для формирования картографических идентичностей разных уровней. В автобиографии хиндиязычный литератор Хариванш Рай Баччан расссказал, что картографический образ тогда еще Соединенных провинций (постколониальный Уттар-Прадеш), увиденный им в юном возрасте (1910-е годы) в кабинете директора школа, напомнил ему по форме собаку «с дистриктами Джханси и Мирзапур в качестве лап и Дехрадуном на месте головы!» [цит. по (Kudaisya, 2006, p. 9)]. Легко опознаваемые ломаные изгибы, создающие причудливые картоидные формы – от ассамской «клешни» до чхаттисгархского «грызуна на задних лапках», вследствие постоянной повторяемости становятся привычными и вызывают эмоциональный импульс у их жителей: «Это наше место, мы – отсюда»; «С гордостью скажи: мы – делийцы!» и т. д.