Мои взаимоотношения с отцом можно коротко охарактеризовать как непростые. В отличие от мамы, мы с ним никогда не были особо близки, и чем старше я становился, тем больше не понимал и задавался вопросом: «Любит ли он вообще меня?». Хотя мама периодически говорила: «Папа любит тебя. По-своему, но любит!» – и рассказывала, что, когда я родился, отец всегда помогал со мной, стирал, гладил и убирал, но моего ощущения её слова никогда не меняли.

Сколько себя помню, отец никогда ничего не покупал и не дарил мне по какому-либо поводу или без. Я знал, все подарки всегда выбирала и покупала мне мама, говоря, что это от них с папой. Проводить своё время или же заниматься чем-нибудь со мной, отец тоже не особо стремился. По возможности, внимание и время уделяла мне только мама.

Учась в четвертом классе, после уроков мы возвращались домой, как правило вчетвером, так как жили в одной стороне. В этот день я получил две пятёрки и шагал в приподнятом настроении, разгребая своими ботинками свежий пушистый снег, который падал всю ночь и продолжал падать днём, засыпая дорогу к дому.

Одним из моих попутчиков был Пашка по прозвищу «Пумба». Выглядел он достаточно коренастым хлопчиком с дугообразными ногами и, видимо, с хорошим аппетитом. В сравнении с ним мы больше походили на разноростных доходяг. Иногда у нашего дюжего товарища возникала одна поведенческая реакция, которая проявлялась в желании неожиданно и быстро затолкать, а затем опрокинуть одного из нас в сугроб, придавив сверху своим далеко не хрупким телом. Не знаю, пытался ли он так снять стресс, накопившийся за время учебы, отрабатывал ли навыки захватов и бросков или просто развлекался, ощущая своё физическое превосходство, но за время совместных походов мы привыкли к его подобным выходкам, и каждый из нас ожидал, что может стать мишенью в очередной раз.

Этот день не стал исключением. Двигаясь стайкой, мы о чём-то болтали, как вдруг Пашка, дождавшись одному ему понятного момента, резко схватил за плечи нашего приятеля и со словами: «А ну, поплавай!» – зашвырнул его с дороги в сугроб. Будто мысленно условившись, вдвоем мы кинулись на толкача и заволокли его в противоположный сугроб. А после вдавили поглубже, навалившись всем, чем могли, и незамедлительно вскочив, вдобавок припорошили его снегом. В состояние аффекта с горящими глазами и пунцовым лицом Пашка выкарабкался из снежной кучи и бросился за нами. Довольные, что нашими руками свершилось возмездие, веселясь и хохоча, мы предприняли попытку к бегству, которая благополучно провалилась, и очень скоро мы валялись разбросанными по разные стороны от дороги.

Спокойное и мирное возвращение домой занимало привычные пятнадцать–двадцать минут, но в день нашего противостояния дорога растянулась на полтора часа. За это время нами были исхожены и изборождены все попутные сугробы, на которых отпечатывались различные части наших тел. Набрав полные карманы и ботинки снега, и волей-неволей вкусив его на всём протяжении пути, я наконец-то добрался домой. Родители были на работе. Дома меня встретила кошка, которая, как мне показалось, не сразу признала в заснеженной и мокрой личности меня. Развесив одежду на батареи, я накормил кошку и себя и принялся делать уроки.

Вечером с работы пришел отец, а спустя час пришла мама, как обычно, с сумкой продуктов. С радостью встретив её, я сообщил с порога, что получил в школе две пятёрки. А после взял тяжёлую сумку из рук и поспешил в кухню, чтобы незамедлительно разобрать и посмотреть, что она купила.

– А почему одежда на батарее? – поинтересовалась мама, увидев в комнате развешанные вещи.