Иулиания Владимировна: Это уроки рисования в Колпинской воспитательной колонии, которые на протяжении уже долгого времени проводит Виктор (иконописец).

Он очень хороший человек, необыкновенный в том смысле, что очень открытый и понимающий. Его любовь и открытое отношение ко всем людям – передаются. Я видела, как проходят эти уроки рисования: очень часто бывает, что приходят на занятие люди, садятся и – засыпают. Почему это происходит, что они засыпают? Они чувствуют безопасность, потому что ночью спать очень тяжело – человек во сне крайне беззащитен. Некоторым вообще там не дают спать. Эта возможность поспать выпадает на занятии – поспать 1,5–2 часа.

И он, у которого много заказов на иконы, у которого очень много дел, очень умный человек, образованный – он каждую неделю ездит в Колпинскую колонию проводить уроки рисования, чтобы пришла небольшая компания молодых людей поспать, потом попить чай и уйти. Но в тот момент, когда пьют чай и когда спят, Виктор разговаривает и, как он, смеясь, говорит: «Я богословствую. Я им говорю о Боге, о любви. Они спят. Кто-то послушает. Потом мы пьем чай, я тоже рассказываю какие-то истории».

Причем он не обличает и не говорит: «Как? Я ведь такой занятой человек, приехал к вам, а вы тут мне такое устраиваете?». Ни одного слова претензии. Хотя ему ехать – «за семь верст киселя хлебать» – пока доберешься до этого Колпино. А вечером, зимой, выйти из этой колонии, машины у него нет, и там никакого транспорта нет. Пока дойдешь до этой электрички – место такое…

Но это очень важно. Потом многие из тех, кто был в этой группе, говорили, что у них остались удивительные воспоминания, связанные с тем, что вместе, где для добра и чего-то человеческого, сокровенного, для Божественной любви, нет места, – вдруг появляется человек, который несет всё это.

Сила воздействия сравнима с силой целой машины ФСИН (воспитатели, режимники, опера). А этот человек приходит всего раз в неделю, и его помнят. В памяти это остается навсегда.

Иером. Прокопий: Вы рассказывали, что те, кто ходил на занятия, интересовались потом, чем живет этот человек и что заставляет его ходить сюда. Они уже по выходе из колонии начинали как-то узнавать.

И. В.: Туда приезжает очень много представителей разных организаций, в том числе негосударственные организации, благотворители и те, кто привозит гуманитарную помощь, но я не видела, чтобы те, кто потом выходили из колонии, с ними искали встречи так, как с Виктором. Приезжали даже просто поговорить, попить чаю в его маленькой мастерской.

В душе мы все очень отзывчивые, и когда мы чувствуем нечто подлинное, настоящее, мы тоскуем без этого, нам это нужно, хотя мы можем сопротивляться и говорить, что это все бредоносно и ничего в этом такого нет…

– Я вспоминаю свою бабушку. Моя бабушка прожила достаточно долгую жизнь. Знаю, что каждый раз перед Пасхой, в Чистый Четверг, она шла днем, между службами, на рынок и закупала все, чтобы испечь куличи и приготовить пасху. Делала это все сама, дома. Она была уже очень старенькая, у нее болело сердце, все время на таблетках, но все равно она ходила. Каждый год так повторялось.

В последние годы я говорила ей, что это не имеет никакого смысла, но, если уж так важно съесть этот пасхальный кулич, можно же купить кекс «Весенний» или поехать в Лавру (там продают освященные), чтобы не было каких-то сомнений в том, что это действительно то, что необходимо вкушать на Пасхальной трапезе.

Но каждый год она ходила. И это был целый ритуал – она никого не пускала на кухню, она молилась, всех просила: «Только не повышайте голос, все опадет, куличи не любят, когда кто-то ссорится. Только не открывайте окна, потому что будет сквозняк…». То есть она чувствовала, что происходит какое-то таинство раз в году дома, что-то необыкновенное.