Насмешливая и любопытная луна, будто нарочно застряв в одной небесной точке, бесцеремонно заглядывает в комнату сквозь прозрачный белый тюль. Отчего-то не торопится двинуться с места и плыть дальше, по своим ночным маршрутам. Не пойму, что можно высматривать в нашей спальне, наверняка есть куда более впечатляющие места и люди. С этими мыслями переворачиваюсь на другой бок, спиной к окну. С наслаждением зарываюсь лицом в одеяло, и вскоре мое сознание тонет в глубинах долгожданного сна…

Не знаю, сколько я проспала, но было все еще темно, когда что-то меня разбудило. Открываю глаза, слышу, как тихо и ровно дышит спящая рядом бабушка. За дверью – шорохи. Приподняв голову и резко повернувшись, едва не свернула себе шею. Со стороны я, наверно, похожа на зверька, потревоженного в своей норе. Шорох снаружи повторяется, но теперь я его хорошо различаю.

Кто-то прохаживается взад-вперед возле двери, но сами шаги беззвучны, определить это можно лишь по легкому поскрипыванию деревянных полов. Кроме того, мне слышится (или это только в моей голове?), как кто-то ворчливо кряхтит, будто ему не очень-то и хотелось бы шуметь в столь поздний час, но приходится. Мой первоначальный инстинктивный страх рассеивается, я начинаю удивляться.

Этот кто-то (я уже догадалась!) все еще за дверью и, похоже, собирается пробыть тут некоторое время. Иногда он останавливается, словно в раздумье, и я даже могу представить, что в этот момент его мохнатые руки заведены за спину, как бывает у людей. Но с чего бы ему тут ходить посреди ночи?..

Мое любопытство не остается без ответа. Гришка мне отвечает. Не голосом, потому как домовые вообще не разговаривают, но каким-то особенным образом, когда все, что он хочет донести, просто оказывается в моей голове, в моих мыслях. Для этого не нужны ни слова, ни жесты.

О том, что я умею так общаться с Гришкой, не знает ни одна живая душа. Думаю, этому никто не поверит, да и какой смысл? К тому же это происходит очень редко. В детстве было чаще, но потом, когда я выросла, Гришка постепенно от меня отдалился, и за долгие годы это случалось лишь несколько раз.

Помню, как проснулась у себя в комнате в ночь, когда умерла мама. На краешке моей постели сидел Гришка.

Я испугалась. Не его, а того, чего все ждали. Говорят, если близкий человек долго болеет и ясно, что скоро конец, можно морально подготовиться. Неправда. Хоть как изо дня в день тебе бы не внушали мысль о неизбежном, оказаться с этим лицом к лицу так же страшно, как томившемуся в тюрьме смертнику наконец взглянуть в глаза своему палачу.

«Мама?» – сразу поняла я.

«Да. Время прощаться», – безмолвный Гришка был краток. Я вскочила с кровати, на которой уже никого не было, и с гулко бьющимся сердцем бросилась бежать по коридору, показавшемуся мне слишком длинным в те минуты.

После этого он со мной не разговаривал. До этой ночи, когда ему вдруг понадобилось бродить возле бабушкиной спальни.

«Чтоб спокойно было. Спи. Хозяин знает и лезть не позволит!»

Странный ответ. Кажется, я уловила и интонацию, грозную и недовольную, что вообще редкость для этого бесстрастного существа.

Понятно, что недовольство не мне адресовано. Тогда кому? Что это значит?

Ломать над этим голову мне хочется намного меньше, чем спать. Без толку поразмышляв некоторое время и бесцельно пошарив глазами по комнате, я быстро утомляюсь. Шорохи за дверью не исчезли, но больше меня не отвлекают. Напротив, мне с ними спокойнее, и засыпаю я с ощущением благодарности тому, кто меня охраняет, хоть и неизвестно от кого.

Похоже, моя искренняя признательность не осталась незамеченной: в какой-то момент я ощущаю некое подобие смущения, исходящее от того, кто сейчас за дверью. Что тут скажешь, тот еще скромняга!..