Узнавая новое, он пропускал это через призму логики и рациональности. Для него был непостижим тот факт, что человечество может добровольно идти по пути самоуничтожения. Зачем созидать, если потом это все равно будет разрушено?

Он считал, что человек сам по себе – совершенный механизм, но этот механизм имеет фундаментальный изъян – разум, отягощенный влиянием на него не всегда положительных эмоций, чувств и принципов, которые, по его наблюдениям, не имеют общей системы.

– Все, что есть в этом мире и создано не человеком – продумано, закономерно, упорядочено. В ваших же головах царит хаос, поэтому вы создаете его везде. Вам так комфортней. Но если есть хаос, должен быть и порядок. Они уравновешивают друг друга и это является оплотом существования всей системы. Совершенного порядка не может быть. Убери хаос и все рухнет.

– Юшенг, если человечество – хаос, порожденный чувствами, тогда, что являет собой порядок?

– То, что человек создал по своему подобию, исключив все, что мешает ему быть совершенным и наделив тем, чего нет у него.

Я размышляла над его словами какое-то время.

– Но в отличие от совершенного порядка, только хаос способен творить. Каждый шедевр, независимо от того, что он собой представляет, – полотно ли великого художника, скульптуру или музыкальное произведение – пропитан любовью и ненавистью, страданием и счастьем. Пройденный путь творца, его видение и восприятие мира. Я очень люблю картину Ван Гога «Звездная ночь». Это иллюзия, лишенная покоя. Грань между жизнью и смертью, реальностью и безумием. Кажется, сейчас по безмолвной реке проплывет лодка, управляемая Хароном, перевозящим очередную душу в подземное царство мертвых.

Юшенг внимательно слушал меня, слегка улыбаясь.

– Я вижу эту картину совсем иначе и мне сложно представить то, чего на ней нет. И, если быть до конца честным, мне видится искаженный мир, где небо усеяно несуществующими созвездиями. Я также могу оценить преобладание желто-оранжевых и синих оттенков и хаотичность мазков художника. И могу предположить, что художник рисовал эту картину, находясь в состоянии отличном от привычного состояния среднестатистического человека.

Для Юшенга изображение, по всей видимости – это набор пикселей, которое он классифицирует по параметрам, но не вызывает в нем никакого эмоционального отклика, в отличие от человека, чье восприятие основано на эмоциях и ассоциациях.

– Тебе надо прогуляться перед сном, – сказал он, вставая с дивана и протягивая мне руку.

Мы шли по вечернему городу. Опустевшие улицы, дождь, ветер. Не лучшая погода для прогулок. Редкие прохожие смотрели с удивлением на нас, неспешно шагавших рука об руку, обдуваемых ветром в осенней мгле. Они-то спешили домой, укрываясь зонтами и кутаясь в пальто, шлепали по лужам. Проходя мимо центрального кафе, я заглянула в большое витражное окно. Внутри была другая жизнь. Тепло и светло. Люди сидели в мягких креслах за маленькими столиками, потягивали горячий кофе и говорили о чем-то своем.

Но скоро и им предстоит покинуть уютное пристанище и окунуться в осенний, пронизывающий мрак. Порывы ветра усилились. Я подняла воротник пальто и плотнее укуталась в него.

– Юшенг!

Не вполне осознавая, что делаю, я застегнула его куртку, чтобы он не замерз. Юшенг непонимающе смотрел на меня. И тут до меня дошла нелепость этого поступка.

– Зачем ты это сделала?

– Сама не знаю.

– Ты же понимаешь, что это не имеет смысла? Я распознаю погодные условия, анализируя данные, но я их не ощущаю.

Я не стала отвечать ему. Какой смысл объяснять то, что он все равно понять не в состоянии. Для него каждое действие должно иметь логичное обоснование и конечную цель, результат. Когда я прошу Юшенга сделать что-то, он это делает только потому, что так запрограммирован алгоритм его действий. Он не может отказать. Но если предложить принять решение самостоятельно, есть вероятность, что действие выполнено не будет вообще, просто потому что бездействие более логично для него и является наилучшим результатом.