Доктор суетился.

– Посмотрел бы я на тебя, – огрызнулся Дима, – небось, кинулся бы на колени: «Простите, Отцы, защитите»…

Генри пропустил фразу мимо ушей и так же быстро, как до этого, задал вопрос:

– Что за ребенок, кому ты хотел свои сбережения отдать, твой? Я не понял…

– Да хоть и мой… Что, у меня ребенка не может быть?

Вместо ответа Генри только пожал плечами, пошел к выходу и по пути выдернул из бумажного кулька пузырек из-под пилюль, сказав:

– В пропорции четыре к одному, не меньше, а то сожжешь себе все. Оставайся здесь, твои карточки сейчас принесу… Да, и вот что, наш капитан – умничка, ухаживал за тобой, как за младенцем, меня туда можно было не звать. Такие вот, брат, у нас люди…

Генри вышел, Дима оказался в навигационной один, и тут у него вспыхнули подозрения.

«Что им всем до моего ребенка? Белобородый спрашивал из этикета, а этот зачем? Только вспомнить, какую капитан разыгрывал сцену, прямо лопнуть от важности. И что это я про Небеса вспомнил? Да-а, капитан тогда спрашивал – верю в них или не верю. Этот Такпан. Цифровые небеса. Просто очередная технология. Чудной он дядя!.. Верю или не верю? Ну, наверное, верю, и будет все зависеть, если побег удастся, выведет меня в Тайланд, тогда есть эти электронные Небеса. Успокою маловерного капитана… по почте напишу: Тихий океан, «Робокол», передать Сострадательному Оку… бред какой, просто ужас!»

Цена

Мог ли знать Дима, что в этот час два серьезных человека обсуждают как раз этот бред, причем в связи с его личностью? Капитану пришлось раскрыть Тасико всю эзотерическую часть своей просьбы. Тасико выслушивал истории Капитана не в первый раз, но время не изменило степени его удивления. Японцу было понятно, когда предлагаются существенные деньги за засыпку несчастных десяти квадратов бесконечного океана на рифах, а также и то, что этот труд может быть смыт первым же цунами. Но про откуп людей у богов – этого он понять не мог.

Наблюдая за Коаем, внимательный собеседник стал догадываться, что, возможно, эти мифы есть вводная часть к чему-то большему. Общаясь с русскими, Тасико наблюдал нечто подобное: лишенную логики надежду на случай, причем на случай, который непременно повернется к ним счастливым боком, будто есть некий русский бог, гоняющийся за всеми этими моряками по бескрайним водам океанов с тем лишь, чтобы излить свою Милость. В капитане, несомненно, было что-то славянское, хотя по отшлифованному ветрами лицу сказать, откуда он, не представлялось возможным.

Из объяснений Коая выходило, что будущего беглеца необходимо… изолировать от солнца, причем не в прямом, а в переносном смысле. Дескать, люди, в числе которых и Тасико, сопряжены с солнцем, и через эту связь на них поступает разная по качеству судьба. Если солнце видит, что человек наломал дров, то рано или поздно придет воздаяние Придет от солнца. Человек без конца совершает проступки, а солнцу не остается ничего другого, как присылать соответствующую судьбу. Чтобы так не происходило с беглым немцем, капитан устроил «кровопускание» – событие с акулами, которое для Тасико он назвал экспериментом на страх. Меры это временные, а Дима, посланный сюда от хозяина судна, тащит за собой тяжелую судьбу, что видно невооруженным глазом.

– В самурайских трактатах есть об этом! – вставил обрадовавшийся Тасико. – Воину необходимо переломить рок, иначе никогда не закалить в себе бойца духа…

Капитан одобрительно покивал и продолжил:

– Человек должен утончиться. Сейчас Дима простое животное, он не может разглядеть корабль, не чувствует океана, традиции судна для него дикие ритуалы…