Стал различать довольно ясно

Двух голосов негромкий хор.

Но от компании из тех,

Кто был работою измучен,

Стоял особняком Онучин.

Он был общительнее всех

И разговоры о футболе

Сам без стесненья начинал:

Кто, с кем, когда и как сыграл,

Об игроках, забитом голе.

Забыв про тяжкий свой обет,

Все в этот разговор включались,

Помолодев на много лет,

Они шутили и смеялись.

Всё это было бы нормально

(Работа есть – гляди орлом!),

Когда бы не вздыхал печально

Савчук за письменным столом

И из груди Жидкова крепкой

Не вырывался тихий стон.

Любой из них был незаметной

Стеной молчанья окружён.

3

Роман уверен был: пройдёт

Два месяца или чуть больше —

Стена молчанья станет тоньше,

И напряжение спадёт.

«Застолье – вот что нам поможет, —

С надеждой размышлял Борей, —

И стену эту уничтожит.

Эх, был бы праздник поскорей!

Ещё ни разу в жизни этой

Рецепт сближенья не подвёл,

Каких людей – простых, известных —

Со мной он не однажды свёл!

И знал людей любой из нас,

За стол садящихся врагами,

Но расстающихся друзьями,

Пусть даже на короткий час.

Известно: пьянство – это грех!

Но водка свойством обладает —

Она уравнивает всех,

И каждый пьющий это знает.

И напряженье в коллективе —

Его я чувствую нутром! —

Должно исчезнуть в перспективе.

Пройдёт наш комнатный синдром.

Есть уважительный предлог —

Грядёт День Армии и Флота.

Эх, если бы я только мог

Всех из застойного болота

Увлечь, чтоб вместе ощутить

Все преимущества общенья!

И я готов… Но есть сомненья:

Кто первый должен предложить

Организацию попойки

(Ведь смысл именно такой!)?

А может, в годы Перестройки

Мутировал наш ген мужской?

Нет, мне нельзя! Я здесь недавно…

Себя пока не проявил…

Савчук? Работает исправно,

И на заводе старожил.

Да и Жидков в авторитете:

Завален кучей важных дел —

Замолвить слово о банкете

И он бы мог… Когда б хотел…

Нет, эти явно не хотят,

Смирились с вялым самотёком,

И от меня отводят взгляд,

Когда смотрю на них с намёком.

Их, может, парализовал

Амелькина пример порочный?

Все помнят, как ему давал

Онучин свой эпитет точный!»

4

Но наступило, снег стеля,

Двадцать второе февраля,

Канун Дня Армии и Флота,

Романа главная забота —

И понял он, лишь день начался:

«У нас не будет ничего!»

Обед неспешно приближался,

И за минуту до него

Пришёл Арапов. С ним Онучин,

Он почему-то целый день

С Араповым был неразлучен

И следовал за ним, как тень.

Уселись, пристально глядят —

То ли просяще, то ли строго,

О чём-то тихо говорят

Между собою у порога…

Как будто бы чего-то ждут…

А может, сторожат кого-то…

Минуты между тем идут,

И всё сильнее есть охота…

Роман к Жидкову повернулся,

Взгляд бросил в сторону дверей —

Жидков немедля встрепенулся:

«Пойдём в столовую скорей!»

И только вышли в коридор,

Как в нос ударил запах водки,

Картошки, лука и селёдки —

Нетленный праздничный набор!

Пустынно было в коридоре,

А из-за запертых дверей —

Шум голосов в нестройном хоре

Желавших выпить поскорей.

В столовой тоже пусто было.

Борей с Жидковым, не спеша,

Поев досыта гуляша,

Вернулись в офис свой уныло.

5

Всё так же за столом сидели

Онучин и его патрон.

Арапов встал, свой скромный трон

Покинул и пошёл отселе,

Онучин вслед заковылял.

А праздник силу набирал.

Вот дамы, скромные вначале,

Теперь уже, как на вокзале,

Свободные от строгих бразд,

Галдели, кто во что горазд,

Своих героев поздравляя…

И чуточку обожествляя.

Звон рюмок… Громкий разговор…

И вот запел нетрезвый хор.

Потом столы отодвигали

И, словно в танцевальном зале,

Раздался дружный топот ног

Как раз над головой Романа.

«Да, славный выдался денёк! —

Подумал он под звук канкана. —

Какое разочарованье!

Не коллектив – одно названье!

И каждый будто позабыл,

Что он в стране советской жил».

Конец «работы» был всё ближе,