Остальные учителя из Джульярдской школы с еще меньшим сожалением отнеслись к уходу Уильямса. «Мне кажется, все выдохнули, когда он решил уйти, – сказал Майкл Кан. – Сразу было понятно, что та программа образования, которая была предусмотрена в школе, не то, что Робину было нужно, или чего он хотел. От школы он получил все, что мог, но не все, что хотел. Существуют люди, которым не нужны эти четыре года, или же они неправильно выбрали место. Я это всегда понимал».

Для Робина же это стало лишь еще одним не исполненным планом и очередными тремя годами обучения, но без долгожданного диплома. Пора возвращаться домой, только теперь он точно знал, где его дом: в Сан-Франциско, где его ждали родители и любимая девушка.

Зимой 1976 года, вскоре после возвращения Робина в зону Залива, он расстался со своей девушкой. «Она влюбилась в округ Марин, и все пошло кувырком, она просто была одурманена, сошла с ума, все пошло наперекосяк», – объяснял он позже, подчеркивая это звуком падающей ракеты. Робин остался жить с родителями в Тибуроне, где спал в подростковой спальне, словно вернувшись в детство со всеми его проблемами, из-за чего впал в тяжелую депрессию. Спасение он находил на сцене, поэтому стал выступать на сцене местного театра.

Сан-Франциско, казавшийся таким странным и скучным городом в подростковом возрасте, стал разноликим, либеральным мегаполисом с развитой системой театров, клубов и ночной жизнью. Выступления проходили не только на специальных театральных площадках, но и на первых этажах магазинов, в ресторанах, в подвалах – вообще везде, где только можно было натянуть занавес и установить освещение. Сводный брат Робина Тодд открыл в округе Марин бар под названием Toad Manner, завсегдатаи которого прозвали собственника «жабой» в честь жабы, написавшей название бара на крыше. А он, в свою очередь, называл их всех «личинками из Марины». Клиентура была разноплановая: от докторов и юристов до пожарных и полицейских, от байкеров и трансвеститов до редакторов журнала Rolling Stones. «Был парень по имени Бифи, носивший шляпу-таблетку, черное домашнее платье и длинную черную бороду, – вспоминал Робин. – В Сан-Франциско это считалось нормальной одеждой».

Робин выступал в составе импровизационной комедийной группы, созданной Комитетом – организацией, где преподавал Дейл Морс, преподаватель театрального искусства из Клермонта. В те вечера по понедельникам, когда в районе North Beach не проводились регулярные занятия и выступления, Дел Клоуз – виртуозный мастер импровизации, сбежавший из Second City, – давал желающим более глубокие знания об искусстве. «Мы работали над импровизацией как – как же это объяснить? – как над очень серьезным исследованием», – рассказывал Джо Спано, обучавшийся здесь актер. Клоуз в конечном итоге ушел из Комитета, а отколовшаяся группа продолжала свое существование как Комитетская мастерская, затем как Экспериментальное крыло Комитета, а в итоге просто Крыло.

Именно в это время здесь появился Робин, но он не задержался надолго. «Сразу было очевидно, что используемый нами формат слишком ограниченный для воображения Робина, – говорил Спано. – Он не мог работать в нашем формате, который был для него очень медленным. Никто из нас не соображал так быстро. Мы не занимались такими комедиями. Мы старались работать как команда, но я не хочу сказать, что он не командный игрок. Его скорость, ум и сообразительность были совершенно иными. Не думаю, что он так добровольно действовал, такая у него натура. Его талант – быть Робином».