После почти трех лет в колледже Marin, откуда студенты обычно уходили через два года, Робин очень хотел продолжать обучение. И преподаватель придумал следующий шаг. За несколько лет до этого Данн познакомился с Джоном Хаусманом – выдающимся англо-американским актером и компаньоном Орсона Уэллса, отвечавшего за театральное отделение в Джульярдской школе в Нью-Йорке. В 1973 году по рекомендации Данна Робин оказался на прослушивании у Хаусмана и его двух коллег Майкла Кана и Элизабет Смит в Сан-Франциско. Отец дал сыну 50 долларов, чтобы он мог поучаствовать в пробах.

Выступление Робина состояло из двух монологов. Первый был внутренним монологом Мальволио из «Двенадцатой ночи»: «Одни рождаются великими, другие достигают величия, к третьим оно нисходит». Другой – монолог Элвина Лепеллье по кличке «Чумной» из «Сепаратного мира» Джона Ноулза, который, будучи эмоционально неустойчивым, попал на войну. В выбранной Робином сильной волнующей сцене Чумной вспоминает, как он лишался рассудка во время подготовки, и снова и снова сходил с ума.

Смит, преподаватель по постановке голоса и техники речи, вспоминала пробы Робина как топорные, но и неотразимые. «Я подумала, что парень не очень хорошо говорит, – рассказывала она. – Немного спустя рукава. Но он, несомненно, был личностью – смешной и яркой». Важно, что пробы Робин прошел, и осенью ему предложили место в Джульярдской школе. А вместе с этим и полную стипендию, благодаря которой молодому человеку не надо было полагаться на подачки от отца для того, чтобы продолжать образование. Да и Роб не стал бы финансировать Робина, чтобы тот продолжил заниматься делом, которое отец не одобрял.

Жизнь в Нью-Йорке предполагала ряд изменений. Пять лет Робин провел, привыкая к спокойствию и тишине Калифорнии, а теперь попал в город, который двигался с максимальной скоростью. Нью-Йоркская непоколебимость, безразличие, безжалостное рвение к самосохранению – те новые реалии, к которым надо было привыкать, но было во всем этом и очарование, которому он не мог противостоять. «Существовал риск того, что я окончательно размякну, – говорил Робин, – но город меня быстро отшлифовал». Когда в сентябре 1973 года он приехал в город, на нем все еще были гавайские рубахи, штаны для занятий йогой и сандалии, что было недопустимо для прогулок по тротуарам, заляпанным собачьим дерьмом.

Однажды в свою первую неделю на Манхэттене Робин ехал на городском автобусе, когда впереди через несколько рядов он увидел, как мужчина упал на сидящую рядом с ним женщину. «Отвали!» – вскрикнула она и пересела. Но мужчина оказался мертвым. Водитель остановил автобус и попросил всех покинуть его. Робин, альтруист с западного побережья, захотел остаться и помочь, но водитель ответил: «Он мертвый, черт возьми, убирайся! Ты нихрена не можешь ему помочь, поэтому подними свою калифорнийскую задницу и вали отсюда!»

Как и у города, ставшим теперь новым домом, у Джульярдской школы тоже был очень непростой характер. Ее уважали, ее боялись, она была необычайно конкурентоспособна, однажды могла выцепить твою сильную сторону и сделать ее еще сильнее, но в другой раз ей было все равно – на плаву ты или тонешь. Театральное подразделение открылось в 1968 году и за первые пять лет существования помогло открыть таких звезд, как Кевин Клайн, Пэтти Люпон и Дэвид Огден Стайерз. Студенты, последовавшие за ними в Джульярд, не достигли таких высот, но стремились за романтикой института и возможностями, которые их ожидали. «Это было какое-то монашеское, религиозное чувство, – говорил Ричард Левин, учившийся вместе с Робином. – Едва ли это было связано чем-то конкретным. Вокруг школы была непередаваемая аура защищенности, но чувство коммерциализации было чуждо, и это побуждало к учебе».