– Отпустите его! – слышу я чей-то голос. Голос Аниты!

От этого я сразу трезвею. Произошло чудо, она вернулась в мою жизнь. Я ее больше не отпущу от себя. Мне теперь только стыдно, что я таком виде…

Она, продолжая говорить, но уже по-латышски, как-то удивительно ловко вклинивается между мной и сержантом Екабсонсом. Некоторое время мы стоим вчетвером – молодой человек, держащий меня, я, затем Анита, и, наконец, сержант, который все еще не ослабил свой болевой прием.

Анита что-то быстро говорит. Скоро сержант Якобсонс, сурово взглянув на меня, отпускает мою руку. Отходит в сторону, укоризненно качая головой, и молодой человек.

Я стою, потирая окровавленной рукой другую. Ту, с которой поработал сержант. Злоба, распиравшая меня весь вечер, постепенно уходит. Я начинаю чувствовать себя напроказившим ребенком.

Монолог Аниты, обращенный к представителю власти, продолжается. К нему внимательно прислушиваются юноши и девушка. Полицейский что-то спрашивает у Аниты, она отвечает, он кивает головой, задает второй, третий вопросы. К разговору подключаются молодые люди. Я стою в стороне. Обстановка между тем разряжается. Говорит по-прежнему в основном Анита. А сержант и молодые люди уже согласно кивают ей, иногда поглядывают в мою сторону. Уже не сердито, а, как ни странно, с сочувствием.

Затем сержант Айварс Екабсонс с важным видом, будто читает нотацию, что-то долго говорит Аните, оба юноши и девушка, судя по всему, полностью согласны с ним. Она согласно, с сокрушенным видом, качает головой.

– Что ж, учитывая все обстоятельства, я отпускаю вас, – обращается, наконец, сержант ко мне.

Я не верю своим ушам…

– Вы вели себя очень плохо, – наставительно продолжает он, – постарайтесь впредь ничего подобного не допускать. Чтобы больше вас в таком состоянии никто не видел. А теперь ваша безответственная жена отведет вас домой – и не выходите оттуда, пока не приедете в себя!

Что, собственно, происходит?

А тут еще и девушка платочек протягивает.

– Возьмите, вытрите руку. – Она улыбается.

Молодой человек снова роется в карманах, протягивает мне пачку сигарет.

– Ludzu! (пожалуйста – лат.)

Я беру ее, тупо разглядываю. От этого занятия меня отвлекает голос сержанта.

– До свидания, – важно говорит он и…. уходит.

Молодые люди также покидают наше с Анитой общество, продолжая бесцеремонно прерванный мной путь. Худенький блондин на прощание даже улыбается, поправляя свой шарф.

Мы вдвоем на улице Альберта. Она одета не так экстравагантно, как прежде – в коричневом драповом пальто, на шее узенький фиолетовый шарф. И похудела, осунулась, синяки под глазами.

Анита подходит ко мне, берет платочек, перевязывает им мою руку. Наклонилась слегка, и я не вижу ее глаз. Я их так давно не видел.

От ее близости ко мне, от прикосновения к руке я будто просыпаюсь. Кончился тяжелый кошмарный сон, начавшийся, когда я потерял ее. Я снова вижу ее, вижу в обрамлении красоты Югендстиля улицы Альберта.

Свободной рукой я глажу щеку Аниты.

– Прости, что я таком виде.

– Что ты такое говоришь. – Она наклоняется еще больше, прижимается лицом к моей руке.

– Посмотри на меня, – прошу я.

Она поднимает голову. В ее глазах очень многое – и сострадание ко мне, и какая-то сильная усталость, и грусть. Но главное, что я вижу и чувствую каждой клеточкой своего тела, – она любит меня. Я прикасаюсь к ее шее, тому месту, которое не закрыто шарфиком.

– Я столько искал тебя.

– Я знаю, – она уже давно перевязала мою руку, но не отпускает ее, а держит крепко-крепко. – Прости, но я дала тебе неправильный номер телефона.

Я уже ничего не понимаю, ведь я вижу чувство ко мне в ее глазах.