– Вы правы, это болезнь, – кивнул коммандор, – На двести местных лет мы покидаем этот мир.

Члены экипажа сели вокруг готовый мандалы, взялись за руки, и спустя короткое время стало светлее и корабль коротким нежным вздохом подтвердил, что готов к перемещению в пространстве.

Двумястами километрами ниже от осветившейся кают-компании, девочка Нина помогала маме пристегнуть себя к детскому сиденью, но вдруг засмеялась, свесилась наружу в открытую дверь машины и сказала:

– Ой какие хорошенькие, они нас ждут, они хотят с нами дружить, я им хочу помахать!…

– Нина, сядь нормально, мама и так устала! – рыкнул с водительского места папа, – Ну блин, какой козел поставил тачку поперек?!

А мама защелкнула наконец карабин и захлопнула перед носом Ниночки дверь, и строго помахала пальцем:

– Доченька, я тебя просила не выдумывать всякие свои сказки? И не болтай ногами, там банки под огурцы!

В двухстах километрах от стартовавшего во дворе пятиэтажки Ларгуса, мандала на полу кают-компании засветилась, миллионы алмазных песчинок поднялись в воздух, вместе с неподвижно сидящими членами экипажа, но за долю секунды до того, как капсула нырнула сквозь сто пятьдесят световых лет, аналитик Брум-тюм засмеялась и произнесла радостно:

– Коммандор, они запрашивают контакт.

Я приплыл в Кобулети на последнем катамаране, не в силах дышать от зноя. Встречал обещанный Георгий в черном костюме. Петляли вверх, море прыгало и пряталось, затем в окна авто царапались абрикосы и гранаты на ветках, и наконец машина ткнулась в обрыв. Показалось, что извилистый белый дом совсем пустой, однако вышли две женщины, одну я узнал по ютюбу – профессор Этери Габрелидзе, она смеясь приложила палец к губам. Вас сейчас в санатории шестнадцать человек, это максимум, мы стараемся чтоб вы не встретились до. Стараемся, чтобы все пациенты прибывали отдельно друг от друга. Кого-то просим лететь, кто-то едет поездом, кто-то морем, чтобы не столкнулись знакомые. Ждали вас, пожалуйста полная тишина, ничего не кушать, не пить, не стучите к соседям, распишитесь здесь и здесь, вот сюда сдайте телефон и все документы, вы написали обьяснительную?

В чистой прохладной комнате я перечитал мое письмо самому себе. Отдал Георгию телефон, документы и верхнюю одежду. Искупался, в душевой нашлась душистая махровая пижама. В ней выглянул на галерею – гранаты и инжир катались на мраморном полу, опять никого. Вошла калбатоно Эрети, она спросила – Боитесь? Это хорошо, не стесняйтесь эмоций, вы сейчас боитесь самым благородным из видов страха. Вы боитесь потерять вашу личность. Но это далеко не самое страшное в жизни. Если передумали, Георгий вас проводит в гостиницу…

– Нет, – сказал я, – Не передумаю. Я готов.

Это было совсем не больно. Они вышли, я как велено, полежал на хрустящей перине, пока не опустели песочные часы, затем сел. На столе сиял лист бумаги. Я начал читать, и скоро с изумлением понял, что это мое письмо к самому себе. Там я очень просил себя не бояться, а дальше я описывал свою Главную Проблему. Я описал ее очень подробно, но все равно был вынужден трижды перечитать. Моя Главная Проблема выглядела крайне странно. Удивительно. Нелепо. Страшно. Такого просто не могло быть. Я не помнил себя. но такое мог сочинить только глупый больной человек. Я перевернул лист. С другой стороны я сообщал себе, что я добровольно согласился полностью стереть себе память на неделю, для чего купил место в этом экспериментальном медучреждении, а теперь мне предстояло изложить мой Главную Проблему шестнадцати пациентам санатория. Таким же как я. Забывшим все.