– Это же просто старые очки без стекол! Дело же совсем не в том. Дело же в том чтобы не врать.

Себе.

– Я от Олега, который с Парковой, – быстро затараторила Нина, едва с глаз ее сняли повязку, вдруг ужаснувшись, что после стольких усилий снова выведут, впихнут в автомобиль, и второго шанса не дадут, – Деньги я перевела на детский дом, как мне сказали…

Она оказалась в старой высоченной коммунальной кухне, с плотно занавешенными окнами. Долбил по крыше дождь. Хрипели половицы. Плескались голубые огоньки в газовых колонках. Громоздились древние буфеты. И дождь. Все лето дождь.

– Вам еще можно помочь, – лицо Лекаря качнулось в тени, – Вопрос, надо ли помогать, или вы уже нашли себя. Это ваш голос? Когда случилось последнее обострение?

Он включил запись с телефона. Нина вздрогнула.

– Да, да, это подруга моя записала…О господи. Два дня я никого не понимала, и меня никто! Раньше быстрее возвращалась… Что это за язык? На каком языке я говорила? Я снова хотела убить себя. Я на ответственной работе. От меня зависят сотни людей. Меня снова нашли далеко, за городом… Я боюсь, они отнимут дочь. Признают меня безумной. Меня просто уволят. А у меня ипотека, и кредит за машину. Мой врач, из районного диспансера, она…

– Забудем, что пишет ваш психиатр, – мягко перебил Лекарь, – Вы не больны в том смысле, как это трактует официальная психиатрия. Болезнь не внутри, а вокруг нас. Язык определить не могут, поскольку на этом языке здесь не разговаривает никто. И раз вы здесь, никто вам не помог. И с каждым разом становится все хуже. Так ведь? – Он встал, позвенел металлом, подошел к Нине сзади, – Вы вытащили сережки? Не дергайтесь. Я проколю вам уши, и вставлю свои серьги. Маленькие. Не надо их трогать. Возможно,вы будете слышать легкое гудение. Вы потеряли себя. Это вам поможет сделать выбор.

– Но…как мне это поможет? – Нина покорно подставила левое ухо. Дождь лупил по крыше, как стая безумных барабанщиков.

– Вам придется проследить за собой, – Лекарь сделал все быстро и четко, повернул к Нине зеркало. Сережки походили на мелкие шершавые желуди, Нине они даже понравились, – Вы потеряли себя. Не бойтесь. Таких как вы, немало. И не только женщин. Хотя женщин намного больше. Кто-то находит меня. Кто-то обращается к врачам, и тогда есть опасность, вся эта химия… Скоро они поймут, что вас много, и помочь станет труднее.

– Кто "они"? Так все-таки это болезнь? Эпидемия? – всхлипнула Нина, – Я очень боюсь. Док…Лекарь, я помню, то, что со мной не было. Какой-то лес, солнце. Откуда у нас солнце? Я шизнутая, да?

– В восьмидесятые годы была поговорка "выйти замуж за лейтенанта, и вместе с ним стать генеральшей", – Лекарь в темноте налил себе кипятка из железного чайника, – В девяностые стали говорить "выйти замуж за генерала". В нулевые стало модно "отжать генерала у его генеральши". А затем появились те, кто сами способны стать генеральшами. А нынче… генеральши теряют себя.

– Но я вовсе не хочу… – Нина совсем запуталась, ей показалось, что от сережек в затылок перетекает легкое покалывание, будто кожу терли колючим шарфом, – Я не замужем, и уже не хочу… Никого не хочу.

– Вот именно, – Лекарь кивнул кому-то во мраке, и Нине опять закрыли глаза повязкой, – Вы сами выстроили свое будущее. Вы на вершине. И ничего ни от кого не ждете. Вы выстроили, и вдруг поняли, что ничего там нет. Впереди. Единственное, что вас привязывает – ваша дочь. Проследите за собой. Вам объяснят, как пользоваться сережками. Спустя двое суток они сами выпадут. Вам надо найти себя. Если не справитесь – приступов больше не будет. Обещаю. Будете успешно генералить фирмой и платить кредиты.