– Ну еще бы, – согласился я. – В этом возрасте гормоны из ушей прут… Спасибо, отец Шкред!

– Не за что, – ответил он уныло.

– Есть за что, – заверил я. – Информация – ценный товар.

Возвращаться среди ночи как-то неловко, хотя гостиница оплаченная, можно бы и туда, но уже тянет в особняк, однако там одинокая женщина с четырьмя детьми, разбужу, испугаю, а то и подумает невесть что.

У жиденького костра, разведенного по ту сторону стены, сидит в донельзя рваной одежде тощий мужчина, рядом с ним вздрагивает женщина, обхватив себя за плечи. Трое детей спят прямо на земле, четвертый, самый маленький, хнычет у нее на коленях, просит есть.

Я обронил, проходя мимо:

– Покормили бы ребенка.

Мужчина смолчал, женщина отвесила сиплым, словно после долгого плача голосом:

– Мы погорельцы… Корову тролли сожрали, дом сгорел… Еле детей вынесли…

Я остановился, женщина схватила ребенка и принялась укачивать, мужчина оцепенело смотрит в огонь. Короткая ночь кончится, дети проснутся и все захотят есть, а родители впервые не знают, что делать…

Пальцы нащупали монету, я бросил ее на землю перед женщиной и пошел через мост, луна заливает мир тем странным светом, когда идешь как будто по другой планете: все знакомо и в то же время выглядит как будто видишь впервые. Мост явно сохранился с древнейших времен: каменный, но не угрюмо массивный, а как будто из кружев, выгнут не слишком, словно на него не действуют законы гравитации, но и не прямой: нет необходимости.

В воде отражается подрагивающая луна, абсолютно плоская, колышется, как тряпка на флагштоке…

Впереди у перил что-то шелохнулось, юноша в небедной одежде аккуратно перелезает через перила на ту сторону. Перелезает с осторожностью, обеими руками поддерживает тяжелый камень, привязанный к веревке. Другой конец, понятно, захлестнут петлей на шее.

Он нервно оглянулся на мое приближение, я сказал торопливо:

– Нет-нет, я вам не помешаю! Я уважаю мнение и выбор любого человека. Усомниться, что вы делаете то, что нужно, значило бы оскорбить вас, человека, без сомнения, умного и начитанного…

Он хмуро покосился на меня:

– Почему…

– Начитанного? – переспросил я. – Это же очевидно! С жизнью кончают обычно умные и очень умные люди, а дураки… они как скот. А скот даже не понимает, что жизнь можно оборвать и самому. Потому я вам слова не скажу, ибо все, что вы делаете, делаете осознанно и по своей воле. Никто в городе не сможет подсказать вам, как поступить правильно, это вы сами знаете лучше всех…

Он кивнул, перенес и вторую ногу через перила. Я сказал просительно:

– Кстати… у вас не найдется пары монет? Вам они все равно там не понадобятся.

Он посмотрел на меня отсутствующим взглядом, потом, с трудом поддерживая камень одной рукой, другой пошарил по карманам.

– Есть, – ответил он глухим голосом. – Вот, возьмите. Вы правы, там мне они ни к чему.

На ладони у него блестела целая горка монет. Я замахал руками.

– Нет-нет, вы меня не так поняли! Я не для себя, мне стыдно было бы взять… а вот там – видите костер? – это совсем близко, погорельцы. У них тролли сожрали скот, а дом сгорел, как и все посевы. Все, что у них есть, это их драная одежда. Прошу вас, отдайте эти деньги им, для них это будет спасение!

Он протянул мне ладонь с монетками.

– Возьмите и отдайте.

Я отчаянно замотал головой:

– А вдруг вы подумаете, что я взял себе? Мне будет так стыдно, так стыдно!.. И уже не смогу перед вами оправдаться. Ну прошу вас… Отдайте им эти монеты, они вон близко, а потом возвращайтесь! Я посторожу, чтобы камень не тронули.

Он то ли вздохнул, то ли выругался, снял петлю с шеи и, оставив камень на прежнем месте, быстро перелез обратно. Проходя мимо, облил меня взглядом, полным презрения, а я смотрел ему вслед и гадал, что будет дальше.