– И все-таки я был прав, тебе хочется воевать со мной?

Она могла бы лишь кивнуть, но не нашла для этого сил. Все и так было понятно. Он мог и не читать ее мысли, а она его. На самом деле договориться можно было и без слов. Наверное, все правители мира мечтали бы однажды увидеть его в своем тронном зале и вести переговоры о помощи. К Рианон он пришел сам, чтобы предупредить о сражении. Она бы могла потянуться за мечом прямо сейчас, но еще было рано. Лучше встретиться на поле боя, как они встретились в первый раз. Только в тот раз она ему проиграла, а теперь обязана победить.

Он выпустил ее, медленно и неохотно. Перед ним за окном простирались небеса, весь темный мир, принадлежащий ему и тем не менее он не хотел улетать. Просторная королевская спальня оказалась для него слишком тесной, и все равно он старался пробыть здесь так долго, как только можно.

Это все из-за крыльев, подумала Рианон, даже если он складывает их полукругом за своей спиной ему все равно негде развернуться. Они слишком пышные, сильные и великолепные. Один их взмах легко бы сшиб ее с ног. У нее никогда не будет таких. Рианон болезненно зажмурилась. Он ведь обещал ей крылья. А если он так легко нарушает обязательства, данные ей, то и законы бога ему нарушить не трудно.

– Я хочу воевать, – подтвердила она. – Со всеми своими врагами в Лорете, но первым делом с тобой.

Он невесело усмехнулся, будто давал понять, что другого и не ожидал. С чего ему ждать от кого-то благодарности – чувства, которого он сам никогда не испытывал. И все же у окна Мадеэль задержался.

– Стало быть ты не считаешь этого ребенка моей собственностью? – от его тихого шепота исходило нечто угрожающее, как от шипения огня.

– Он не собственность, ни твоя, ни моя. И выживать ему придется самому по себе. Его никто не хотел…

– Говори только за себя, – его голос смягчился и все равно отдавал угрозой. – Я ни за что не брошу того, кто принадлежит мне.

– Кажется с тобой это в первый раз, – она невольно усмехнулась, представив себе всех тех глупцов, которые однажды заключив договор с дьяволом, потом расплачиваются за это всю жизнь. Или даже всю вечность.

Он легко пожал плечами, от чего крылья за ними плавно завибрировали.

– В первый раз у меня появилось что-то по-настоящему мое, и ты считаешь, я не попытаюсь забрать это.

– Зачем? – она насторожилась.

– Без меня такому созданию не выжить. Вспомни, что я говорил тебе про Собор Грома.

– Ты считаешь, что мое желание иметь крылья приведет меня туда?

– Уже нет, – он сощурился, будто пытаясь заглянуть внутрь нее, его глаза лучились нестерпимым светом, который заставил ее отвернуться. – Во всяком случае не так как всех…

Она не совсем его поняла. Но разве можно понять ангела? Он здесь, совсем рядом, на расстоянии вытянутой руки и все тайны вечности будто просвечивают сквозь него. Он близкий и достижимый, и в то же время абсолютно недосягаемый. А все, что он говорит о чувствах это бред. У такого великолепного и всемогущего создания не может возникнуть любви, разе только к себе самому.

– Я буду с тобой драться, – предупредила она. – Как бы ты не хотел этого ребенка, тебе не удастся его забрать.

Минуту он смотрел на нее без всякого выражения, будто старался запомнить каждую черту перед неизбежной разлукой. Разлукой на вечность. Когда они встретятся в следующий раз, то уже будут врагами.

– И все-таки я попытаюсь, – пообещал он.

Еще несколько секунд он оставался рядом, а потом лишь встрепенулись в ночи золотистые крылья. Они все еще казались ей золотистыми, хотя дымка потемневшего оперения выделялась все больше. Мадеэль может унестись со скоростью ветра, ни один часовой с башен не смог бы заметить его, а если бы и заметил, то призвал бы свою погибель. Рианон представила, как длинные тонкие пальцы с золотыми когтями смыкаются на горле случайного наблюдателя. Если бы Мадеэль захотел, то легко бы перебил всех часовых и лучников на башнях, только за это, что они осмелились заметить его, прилетевшего на ночное свидание. Что ж, больше свиданий не будет. Рианон безвольно опустилась на тумбочку перед зеркалом. Она чувствовала себя мертвой. Даже пламя внутри не портило этого впечатления. Война еще не началась, а весь мир как будто уже рухнул.