брекеты, но после её заявления всё оставил как есть! – он широко улыбнулся, продемонстрировав безупречно белые, но поставленные как-то вразнобой зубы.

– Получается, её влияние на вас было сильным?

– Да. Я до сих пор под её влиянием… – его глаза погрустнели.

– Вы выполнили обещание?

– А разве могло быть иначе? Для мужчин в нашей семье слово – закон! Я вцепился в учебники, как клещ, я света белого невзвидел! Родители не уставали удивляться моему усердию, но, мне кажется, папа что-то подозревал, потому что иногда взгляд его был странным. Он, знаете, у меня классный мужик! Всю жизнь я хотел быть похожим на него, но… – Григорий Викторович развёл руками. – У него не было никакого образования, кроме восьмилетки, но он гений в подходе к людям, у него золотые руки и вообще он просто супер! Такое вот лирическое отступление…

– Вы очень любите своего отца?

– Я бесконечно люблю и его, и маму и горжусь ими обоими. Без них я бы не стал тем, кто я есть сейчас.

– А что было потом?

– Потом… потом я, наверное, окончательно помешался. Приходил к Арине чуть не каждую перемену, докладывал о своих успехах, подстерегал её после уроков и провожал до дома – словом, делал всё, чтобы ей надоесть. В конце концов она отругала меня и запретила подходить к ней в школе вообще, а провожать (в качестве особой милости) разрешила три дня в неделю, и чтобы я ждал её не около школы, а за два дома от неё. Конечно, я беспрекословно выполнял все условия: мне так хотелось заслужить её расположение, что я, кажется, из окна был готов выпрыгнуть!

Но предосторожности не помогли – по школе поползли слухи… Сначала школьники начали о нас судачить, а потом и учителя. Ну, не мог остаться незамеченным этот факт! А я, конечно, не понимал тогда, что очень осложняю ей жизнь, я вообще не очень задумывался, каково ей было, считал, что всё хорошо: оценки я выправил, отец сменил гнев на милость, мы вовсю готовились к выпускному балу, и я предвкушал, как на дискотеке буду приглашать Арину на медленные танцы… и много всякой другой чуши лезло мне в голову.