И вот однажды, когда буквально на второй день Шланг опять загремел в наряд по столовой за мелкую провинность, схлопотав это удовольствие от Паси, у жертвы несправедливости набежали слёзы отчаянья. В эту самую трагическую минуту к Шлангу подбежал пёс и как закадычный друг стал лизать руки своего кормильца, пахнущие всеми съестными деликатесами курсантской столовой. Пёс таким образом невольно утешил страдальца, который обнял верного друга, крепко прижав его к своей груди.
– Вот только ты меня и пожалел, – тихо пролепетал Шланг, глядя в игривые глаза дворовой собаки, пахнущей так же дурно, как и он сам. – Ничего, отольются наши слёзки этому тирану, – продолжал причитать несчастный, имея в виду ненавистного командира курса.
– Ты это о чём? – подслушал я случайно его причитания. – Командир тут ни при чём. Ты сам виноват.
– Ты так считаешь? А как же справедливость?
– Давай лучше закончим наш наряд по столовой без проблем и головной боли.
– Да у меня каждый день эта головная боль, Пася просто задолбал, – с досадой произнёс обречённо Шланг, ещё крепче прижимая к груди притихшего пёсика.
Мне стало даже жалко неказистого однокурсника и после ненавязчивых расспросов Шланга я так и не понял из его слов всю глубину несправедливого отношения к нему со стороны начальника курса и не только к нему. Просто Шлангу на кого-то надо было излить свою обиду, сняв с себя вину за очередное нарушение воинской дисциплины.
– Ну и как же ты решил ему отомстить? – спросил я.
– Пока не знаю, – вздыхая, выдавил из себя Шланг.
– Ну если ты такой разобиженный, тогда приклей себе на грудь табличку «Я жертва».
– Ну, ты и режиссёр, – услышал я одобрительные слова в ответ. – Ты только что подбросил мне гениальную идею.
– Не понял, на что я тебя надоумил. Только учти, что если «идеи наши, то бензин твой».
– Какой бензин? Не понял.
– Этот «бензин» – одна из крылатых фраз великого комбинатора Остапа Бендера из кинофильма «Золотой телёнок», который вышел на экран в 1968 году.
– Впрочем, это уже неважно.
Повеселевший Шланг стал готовиться к реализации загадочного сценарного плана, который был осуществлён им в цветах и красках после ужина, когда на небе светили яркие звёзды и полная луна. Но сам спектакль состоялся только на следующее утро.
И вот с первыми лучами солнца прозвучала команда «Подъём» и загремели по этажам и лестничным маршам многочисленные курсантские сапоги. Сам лично Пася руководил проведением физзарядки. С обнажённым торсом он показывал всем нам очередной приём физического упражнения, и, громко выдавая счёт, следил за безукоризненным повторением всем нашим курсом наклонов и махов руками.
– И раз, и два, и три… – кричал он на весь плац, сам размахивая руками во все стороны.
И вдруг за его спиной показался шелудивый пёс Неуловимый, по бокам которого были примотаны две картонные таблички с надписями красной гуашью «Пася – тиран!».
Курсанты на плацу вначале замерли, а затем разразились разноголосым хихиканьем. Пася побагровел, запыхтел, как самовар.
Народ вначале оживился, а потом естественно хихиканье перешло в безудержный смех.
– Старшина! Поймать эту дворнягу и найти мне того, кто это сделал! – отдал команду командир курса.
– Слушаюсь, товарищ старший лейтенант! – ответил старшина Тумак, сам сдерживая смех.
Для отлова пса, позорящего честь и достоинство офицера, было выделено отделение младшего сержанта Басика. Пёс с перепугу бегал от курсантов по всему училищу, звонко лая, чем привлекал ещё большее внимание офицеров и гражданских преподавателей, спешащих на службу. Это радостное событие в считанные минуты стало всеобщим достоянием училища, но поймать Неуловимого так и не удалось, хотя было послано на его отлов ещё одно отделение курсантов, вооружённых плащ-палатками, верёвками и мётлами. Честно сказать, через полчаса у курсантов пропала охота ловить пса, который оказался намного их проворнее и сообразительнее, а гоняться по училищу за псом оказалось делом весьма утомительным и безнадёжным.