– Да не ори ты, как на плацу! Лучше учись у остальных.

Эта история повторялась почти каждое утро. Чтобы не снижать общие показатели отделения по образцовому поддержанию порядка в казарме, койку Шланга по очереди помогали заправлять его товарищи по отделению. Даже сам командир отделения Козырь делал пару раз из его подушки настоящий уставной кирпич, показывая Шлангу, как должна быть заправлена кровать.

И вот произошла необычная метаморфоза. Каждый раз после команды «отбой» Шланг не ложился в койку, как все мы, а аккуратно влезал под одеяло со стороны подушки, словно рептилия в свою нору, чтобы одеяло с простынёй оставались заправленными под матрац. Он спал всю ночь на спине, боясь пошевелиться, чтобы одеяло случайно не выскочило из-под матраца. Его койка была на втором ярусе и всё его чудачество было видно для всех, как на ладони.

Утром по команде «подъём» он аккуратно вылезал, как удав, из своего лежбища, подбивал на одеяле канты и бил кирпич из подушки. Это вызывало недоумение и смех. Всё равно же ему приходилось перезаправлять койку. Упрёки и насмешки на Шланга совершенно не действовали. Он обиделся на всех на нас и с непробиваемой миной на лице упорно каждый вечер заползал под одеяло под улюлюканье и аплодисменты. Но всякому терпению бывает предел. С коллективом так нельзя.

– Ну что с ним делать, с этим мамочкиным сыночком? – сетовал Козырь.

– В принципе устав он не нарушает. В нём не сказано, как военнослужащий должен в койку ложиться или в сортир ходить. Разве что позорит отделение и всю учебную группу своими странностями и «выкидонами», – рассуждал вслух Молоток, – может надо с ним как следует побеседовать?

– Да беседовали с ним неоднократно. Он после залёта с мётлами обиделся на весь свет. Любовь у него завелась в городе. Он даже специально разбил очки, чтобы был повод отпроситься в магазин «Оптика», а Пася лишил его увольнения на месяц.

– Ладно, думай и сам решай. Это твой подчинённый, в конце концов. С тебя будет спрос.

Козырь после этого разговора собрал из доверенных лиц небольшой «совет в Филях» без участия Шланга.

– Ну, что будем делать с этим мамочкиным сыночком, с этим «ночным удавом»? – нервно потирая руки, обратился он к нам. – Помогите его перевоспитать.

Каких-либо вразумительных советов он, естественно, не услышал. Мы хором поговорили, высказали своё возмущение, выпустили пар. Но Козырь не сдавался.

– А может нам что-нибудь Режиссёр посоветует? – посмотрел он на меня с некоторой иронией, – но боюсь, что он так насоветовал нам с мётлами, что теперь даже боязно его слушать. Из-за него столько дров наломали, что теперь из лесу целую машину с кустами привезли для посадки вместо обглоданных.

– Лучше б они машину с мётлами привезли, – вежливо парировал я, – а насчёт нашего «мамочкиного удава» я подумаю. Есть одна мыслишка. Пока распространяться не буду. Но мне нужна санкция на «добро». Не хочу брать на себя ответственность за возможные последствия.

– Если мордобоя и другого членовредительства не будет, то ответственность беру на себя я, – заверил меня и всех присутствующих Козырь.

– Рукоприкладства не будет, но надо хорошо подготовиться к воспитательной мере, а для этого потребуется ваша помощь.

– Хорошо. Тогда что нужно от меня? – спросил командир отделения.

– Нужно, чтобы кто-то сходил в увольнение за реквизитом.

– Ну хорошо, но ты хоть мне-то скажешь в чём секрет твоего загадочного метода воспитания и что это за реквизит?

– Скажу, обязательно скажу, но после того, как достанут реквизит.

– Ладно, валяй, – и Козырь пошёл к Молотку договариваться об увольнительной для моего друга по кличке «Базыль».