– Да кто ты такой? – хрипло спросил Канталупов.

– Меня зовут Стефан. Брат Стефан. Мы сейчас с вами поедем к моей сестре. Ее зовут Анна. По крайней мере, она точно скажет, нужно ли вам делать рентген грудной клетки или на этот раз обошлось без переломов ребер.

– Что же это такое? Ничего подобного не было никогда. Никогда такого не было, сколько себя помню!

– А сколько ты себя интересно помнишь?

Катя Петровская стояла перед Никитой Колосовым с диктофоном и фотокамерой в руках. Диктофон был выключен. Камера не извлечена из чехла. Щеки Кати пылали от возбуждения. Волосы были растрепаны. Она только что приехала из Москвы вместе с телеоператором пресс-центра главка, видимо, тоже спешно поднятая по тревоге. Колосов был рад ее видеть здесь, в этом аду, но не подавал и вида. Стойко держал профессиональную и не только профессиональную марку.

– Мы сразу с Тимкой сюда, – Катя кивнула на оператора, суетливо выгружавшего из машины пресс-центра аппаратуру. – На этот пороховой завод даже соваться не стали, туда столько народа нагнали – прокуратура, министерство и начальство наше все в полном составе. Я так и подумала – раз они все там, то ты, Никита, уж точно здесь, в Мамоново-Дальнем и в гордом оперативном одиночестве.

– Ты подумала об этом типе в такую рань?

– О каком типе? – не поняла Катя, испуганно глядя через плечо Колосова на мирный пейзаж, открывавшийся с шоссе, на котором стояли милицейские машины.

– Вот о нем, – Колосов ткнул себя в широкую грудь, прикрытую хлопковой толстовкой.

– Чего-то ты о себе в третьем лице вдруг заговорил? – спросила Катя. – Конечно, я о тебе сразу подумала, о ком же еще? Не о начальнике же и не о твоих коллегах из министерского департамента розыска. Такое дело, такие события, значит мы с тобой должны…

– Мы с тобой? – Колосов прищурился. – Жареного репортажа не выйдет, Катя.

– О, это уж мне судить, одной лишь мне, этот несносный тип должен поверить, –теперь уже сама Катя ткнула своим острым наманикюренным коготком в его широкую мужественную грудь. – Вот этот самый тип, этот.

– Как у мужа дела? – спросил Колосов.

– Отлично, спасибо. Он уехал.

– Да? Далеко?

– В Пермь. У его работодателя Чугунова там завод, и потом там какие-то выборы, работодатель своих людей во власть пропихивает – недели две точно Вадик там в этой Перми с ним прокантуется.

– Вадик… Вадик ненаглядный. Значит, хороши его дела?

– Я же тебе сказала – неплохи наши дела.

– Ваши… Ваши с ним, семейные. А он, Вадик твой ненаглядный, значит, все при своем боссе начальником личной охраны состоит?

– Ты у меня прямо здесь все это будешь выяснять? – спросила Катя. – Прямо сейчас?

– А почему нет? Где ж еще? Иных мест, иных встреч ты мне не назначаешь. Или тебе на труп не терпится полюбоваться? На растерзанное бездыханное тело?

– Ты не с той ноги встал сегодня, да? Тима, – Катя окликнула оператора, – пойдем, золотко, начальник отдела убийств милостиво разрешает нам быть на месте происшествия. Работу свою выполнять. Тут охрана должна быть из ППС, они нас проводят прямо до…

– Иди за мной и вперед не лезь, – буркнул Колосов, глянул на Катю и добавил: – Ну, пожалуйста, не лезь. И с камерой своей тоже погоди соваться.

Они медленно сошли с шоссе. Сразу от обочины начинался крутой склон холма, поросший травой. Трава была свежая, майская, зеленая – она радовала глаз и располагала к беззаботному отдыху. Тут и там по склону рос низкий кустарник, у подножия холма змеилась разбитая дождями сельская дорога, уводившая на юг в тенистую рощу.

– Это правда заповедник? Настоящий? Дежурный по главку сказал это, ну, второе убийство на территории заповедника в Мамоново-Дальнем. Мы с оператором указатель видели на трассе, свернули. А чего тут заповедного?