Самолёт плавно снижался, лёгкие вибрации проходили по корпусу. Пассажиры ощущали это приближение к земле по мелким, почти неуловимым изменениям. Салон жил своей жизнью – разговоры, лёгкие улыбки, ожидание. Но в воздухе витало едва уловимое предчувствие, будто спокойствие было только временным.

Время: 11:14

Диспетчер Даллес-Круг снова связался с экипажем рейса 516 и дал разрешение на снижение до 7000 футов, а также передал новую настройку высотомера для аэропорта Даллеса – 29,70. Голос диспетчера давал информацию с привычной отточенностью, чётко и спокойно, подчёркивая регламентный характер указаний.

– Даллес-Круг, рейс 516, снижаемся до 7000 футов. Высотомер 29.70, – коротко ответил командир Хардинг диспетчеру, не отрывая взгляда от приборной доски.

Спустя мгновение второй пилот, бросив беглый взгляд на датчик скорости, пробормотал с ноткой раздражения в голосе:

– Эти колебания панели доведут до головной боли. У нас всё в порядке или опять что-то упустили?

Командир Хардинг, чуть приподняв бровь, повернул голову к напарнику и ответил с долей иронии:

– Всё в порядке, Майкл. Идём по приборам, заходим в глиссаду через привод. Тебе стоит отдохнуть побольше на обратный путь, дружище, – ответил Хардинг, возвращая взгляд к приборам.

Однако давление высотомера на приборной панели оставалось прежним – командир, увлечённый диалогом с напарником, не переключил его на установленное диспетчером давление аэродрома – 29,70.

Незаметная для пассажиров, но важная в контексте точного пилотирования, эта деталь таила в себе риск небольших расхождений, если её вовремя не скорректировать. Хардинг, возможно, даже не заметил этого сразу, но его уверенный тон и привычные действия создавали впечатление полного контроля.

Лёгкая турбуленция прокатилась по кабине и салону, словно отголосок неспокойного воздуха за бортом. Облака, серые и плотные, местами казались разорванными сильным ветром, а где-то их подсвечивала тревожная электрическая синь – признаки грозового фронта вдалеке. Пассажиры рейса 516 заметно насторожились, переглядываясь с соседями. Их взгляды стали вопросительными, напряжёнными, словно в попытке найти подтверждение своим догадкам. Некоторые украдкой поглядывали на бортпроводников, надеясь увидеть спокойствие на их лицах, но даже те, хоть и старались улыбаться, выглядели чуть более сосредоточенными. Другие пассажиры, избегая разговоров, напряжённо смотрели в иллюминаторы, где за стеклом словно проходил свой, далёкий, но ощутимый спектакль природы.

Один из пассажиров, мужчина лет тридцати с коротко остриженной головой и строгими чертами лица, обратился к соседу с кривоватой усмешкой:

– Интересно, при такой погоде сразу сядем или будем кружить? Прошлым разом сидел в таком же кресле два часа. Хорошо, хоть кофе был.

Сосед слегка кивнул, бросив короткий взгляд в сторону. Видимо, его мысли были далеко от разговоров, но пассажир не спешил замолкать. Он отвернулся, глядя в сторону прохода, где бортпроводники завершали свои задачи.

Стюардессы убрали тележки и направились к задней части салона, переговариваясь вполголоса. Одна из них, с мягкой улыбкой, кивнула коллеге:

– Всё на местах. Как думаешь, на этот раз дойдём без приключений?

Её напарница, закрывая последний замок на отсеке для напитков, бросила в ответ:

– Если только не решат развернуть нас на другой аэродром… Надеюсь, погода не подведёт, и мы сядем здесь.

Ребёнок у иллюминатора отвлёкся от книги и, указывая пальцем наружу, спросил у матери:

– А где горы?

Женщина улыбнулась, посмотрела в окно и, мягко коснувшись руки сына, тихо сказала: