– А вареники с сыром были?

– Были, были. И вареники были, и галушки, и пельмени. Одним словом, все было, окромя жаб, кольраби, сушеной капусты да как его…

– Скаркон, что-ли?

– Эскарго244.

– Вот-вот. Оно самое.

– А про щи не сказал. Иль, по-твоему, князь Владимир брезговал русской пищей?

– Бач, бач, шо вин каже! Хиба шти ижа? Це все одно шо кольраби. Эгаль245. Володимир наш, кыивський князь, а в нас на Кыивщини шти нэ розумиють. Борщ – ось це смачна ижа.

– Да ладно тебе там, хитрожопый борщовник. А показали бы постные щи – небось облизывался бы… Откуда у нас, братцы, гетьвидмосковит246 сыскался?.. Продолжай, Соловей-разбойник.

– И впрямь Соловей-разбойник. Ну, рассказывай.

– Нет мочи, хлопцы. Дали бы пожевать чего, до утра рассказывал бы.

– Ух, как хочется кусать. Ну хоть бы лушпаек.

– Держи карман шире. Тут и траве бы рад, да всю уже выщипали.

– Да, братки, скоро подохнем мы в этой распроклятой Дойчлянд.

– Видно, и вправду сыграем в ящик.

– Здесь нам будет и конец.

– Как есть все подохнем тут.

– Ой, лыхо нам, хлопци! Уси загинем у цей нимецькой неволи!

Неожиданно объявили о поголовном медицинском осмотре. Загнали нас в эсраум247, заставили раздеться догола и построили в затылок. Врач стал на дистанцию вытянутой ноги от правофлангового. Спрятав руки за спину, он брезгливо разглядывал наши тощие телеса.

– Хенде хох!248

Слова команды он дополнял пинками и бранью. Так, чтобы повернуть пленягу кругом, сей эскулап бил его ногой в живот или в бок и при этом рычал:

– Рум!249

Потом отпихивал обследованного, толкая всей ступней в ягодицы.

– Вег! Нексте!250

Медицинское обследование, скорее напоминавшее сеанс французского бокса251, продолжалось не более 10 минут.

– Москау бальд капут. Нох айне, хёхстенс цво вохе унд данн кришь аус252.

Так, брызжа слюной, Фалдин извергает свои сокровенные мечты.

Врешь, майне фрау. Позором для вас кончится Drang nach Osten253, как кончился когда-то.

Четвертому Риму не быть!254

Так и кажется, что это написано сегодня.

Изо рта Фалдина летят брызги.

– Никс гуте камраден руссен. Кайне эрлишкайт. Иммер клауен, иммер штелен. Мусс аллес ферштекен. Хойте еманд фон майнем таше брот гекляут256.

– Молодец, так вам и надо.

– Погоди, еще не так разбомбим: без штанов домой пойдете.

– Правильно, ребята. У русского не тронь, а у немца сам бог велел пикировать.

– Вас, вас?257

– Хрен тебе в глаз.

– Я-а-а. Хаб аух венишь брот258.

– Хрен тебе в рот.

– Нед ферштее259.

– Хреном по шее. Вот тогда, может быть, поймешь.

– Я-а. Ишь бин аух арме тойфель260.

Подходит Педа Либишь.

– Вас ист денн лёс, Фалдин?261.

– Руссен брот гекляут262.

– Я, я. Гут, гут… Аба золль никс дем шеф заген. Ди арме лёйте иммер хабен хунгер263.

Фалдин никому не сказал.

Cogito – ergo sum264.

Sum ergo cogito265.

Какая жизнь без мысли, без думы!

Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать266 (то есть чувствовать, любить).

Мыслить и любить – вот содержание полноценной жизни.

А мысль пленяги взлететь не может: она скована, как сковано тело.

Запереть мыслящего человека, истязать его физически и морально и вдобавок ко всему этому лишить духовной пищи – вот безмерная жестокость. Как тут не вспомнить свирепость мучителей Уголино267.

Настанет день, и рухнет башня глада.

Тогда берегись, Tedesco Rugieri268.

Непереносимы муки физического голода. Они превращают человека в бессловесное четвероногое. Шаришь воспаленными глазами, роешься в мусорке, тащишь всякое дерьмо в рот.

А разве духовный голод лучше? Нередко и он клонит долу очи пленяги, жаждущего пищи для ума. Найдешь в альтпапиркорбе