– Мессир, здесь нельзя просто сидеть. Сделайте заказ.

– Что-что? – Подняв голову, я увидел улыбающуюся девушку в аккуратной униформе. – А, простите!

Я поспешно заказал миску лапши – первое, что бросилось мне в глаза на напечатанном под стеклянной столешницей меню.

«У Сатаны были собратья-демоны», – сказал я Крашеному.

Рука невольно потянулась к блестящему шраму вокруг пальца на месте, где мой старый перстень расплавился в крионической фуге. Да уж, собратья-демоны. Эмблема Мейдуанского Красного отряда отдавала должное гербу Марло – на ней тоже был дьявол, пронзающий трезубцем пятиконечную звезду. Мои демоны.

Лапша плавала в легком соленом бульоне с зеленым луком и кусочками чего-то пахучего, похожего на рыбу. Просто. Чисто. Я ел молча, черпая содержимое глиняной миски плоской ложкой. Привычка постоянно думать дала сбой, теперь мысли не шли в голову. Лишь вновь и вновь вставал перед глазами образ женщины-машины, СОПа, как называл своих рабов Крашеный, которая едва не зарезала меня во время бойни в чайном домике. Она бы ударила меня в то же место, куда пришелся выстрел в Гхена. Между лопатками, чуть правее от центра. Многопалую смерть часто изображают в черном плаще, и на то есть причина: она, как тень, неотступно следует за нами по пятам, стоит за спиной.

Она всегда рядом.

Еда – лучшее лекарство.

Рыба.

На Эмеше, на улицах Боросево, я ел много рыбы. Мы с Кэт воровали рыбу со складов, плавучих поддонов и телег-морозилок. Теперь Кэт была мертва. Не благодаря моим стараниям, как многие другие, но вопреки им. Иногда людская жестокость ни при чем, и виновата лишь природа.

Час ужина прошел, и посетители потянулись из заведения наружу. Официантка несколько раз подходила ко мне, все больше переживая, что я засиделся. Как и положено людям ее профессии, она стойко терпела это и раз за разом подливала воды в мой стакан. Раньше после тяжелого дня я мог вдоволь напиться вина, но теперь на это у меня не было денег, лишь пара десятков каспумов шуршали в поясном кошельке. Я не думал, что на встрече с Крашеным мне понадобятся деньги.

– Скверно выглядишь, милый.

Я подскочил. Неужели успел задремать? Почему официантка на меня не накричала? Напротив улыбалась Джинан. На ней была форма Красного отряда и…

– Это что, моя шинель? – спросил я, потирая виски.

– И тебе добрый вечер, – обиделась Джинан, но не перестала улыбаться. – Хлыст успел захватить ее после той заварушки.

– Прости, – вздохнул я и, вспомнив чайный домик, добавил: – Они привезли Самира?

Не сводя с меня глаз, Джинан оперлась на кулак:

– Плагиария? Нет. Отступление было поспешным.

Я почувствовал, что ей хочется сказать больше: о машинах – СОПах, с которыми мы сражались. О Гхене. Но она молчала. Видимо, что-то в выражении моего лица останавливало ее. Усталость. Или боль. Или все сразу.

– Ты не ранен?

Я слабо усмехнулся, качнувшись вперед в кресле и на мгновение обхватив руками голову. Взъерошив непослушными пальцами спутанные волосы, я сделал глубокий вдох и ответил:

– Выживу.

Однако моя улыбка вышла неуклюжей.

– Как тебе удалось бежать? – спросила Джинан. – Хлыст сказал, тебя взяли в плен.

Она потеребила голубую ленточку в тяжелой черной косе, разглаживая яркий шелк.

– Так и было, – ответил я. – Меня захватили. Я его… убил. Кем бы он ни был, этот Крашеный. Гомункул собирался потребовать за меня выкуп. По крайней мере, так он утверждал.

Джинан взяла меня за руку. От ее прикосновения по телу разлилось тепло. Она улыбнулась приветливо и лучезарно, как солнце, и сказала на родном языке:

– Nómiza ut ió uqadat ti. Avrae trasformato hadih poli hawala an eprepe.