– Что это, вообще, за история с процентами? – заинтересовался я. – Откуда она взялась? Были свидетельства, заявления? Всё-таки, это серьёзное обвинение… На основании чего?

– Характеристику непосредственный начальник составляет, – ответила начальница отдела кадров после затянувшегося молчания, – отдел кадров только печатает на бланке…

– Здорово… Мало того, что уволили человека по статье ни за что, так ещё и характеристику ему сочинили нелицеприятную, – подвёл я итог. – А сейчас никто не виноват, да? Валим всё на уволенного мастера… А ничего, что кто-то такого вот руководителя назначил, доверил ему людьми командовать?

– А Черкашин не мог ко мне с этой характеристикой тогда же подойти? – посмотрел на меня исподлобья директор.

– А что к вам идти, если под ней ваша подпись стоит? – огрызнулся с горечью в голосе тот.

– Действительно, – посмотрел я на директора.

– Послушайте, вы всерьез думаете, что я вчитываюсь в каждую характеристику? Какой смысл, если я не знаю, о ком идёт речь? У нас тысячи сотрудников!.. Я не могу лично знать каждого до такой степени!..

– Но теперь-то вы знаете, что подписали полную чушь? – уточнил я.

– Характеристику мы перепишем, – тут же согласился директор. – А о восстановлении на работе через почти полтора года не может быть и речи.

Мы переглянулись с Ильдаром.

– Ситуация, конечно, неоднозначная, – заметил я. – И вы, Борис Андреевич, повели себя неправильно. Вам надо было сразу в набат бить, к директору идти, а не помогло, так в министерство обращаться… Но и к администрации завода очень, очень много вопросов… Почему у вас работник оказался один на один с неадекватным начальником? Неужели никого из вас не удивило такое нетривиальное обвинение в характеристике? Если глубоко разбираться, то это клевета, товарищи. Подписанная вами безо всякой проверки!

– Мы исправим характеристику, – повторил Симонов.

Мы опять переглянулись с Ильдаром.

– Налицо халатное и равнодушное отношение должностных лиц к своим обязанностям, – констатировал я. – Работники могут и не знать всех тонкостей трудового законодательства, для этого и существует профсоюз. Да и отдел кадров, по идее, существует не только для того, чтобы отслеживать сроки, когда ещё можно незаконное увольнение оспорить.

– Так и отразим, – записывал за мной Ильдар. – Борис Андреевич, не забудьте прийти за новой характеристикой, – напомнил он Черкашину.

На этом мы завершили нашу встречу, попрощались со всеми и вышли на улицу. Черкашин вышел вместе с нами с откровенно разочарованным видом. Мы встали тесным кругом, кто хотел, тут же закурил…

– Ну, и что ты обо всём этом думаешь? – спросил меня Ильдар.

– Пока состава преступления, кроме клеветы, я здесь не вижу, – прикинул я. – Начальница отдела кадров не зря про сроки пропущенные упоминала. Я в современном трудовом законодательстве не очень разбираюсь, но думаю, что закон окажется на стороне завода.

– И что, ничего нельзя сделать? – спросил Черкашин.

– Тут юрист грамотный нужен, – пожал я плечами. – Есть шанс найти какие-то процессуальные нарушения, может быть, акт об опьянении составлен неправильно… Но это только специалист определит. Я специально не стал больше ни о чём говорить там, наверху, чтобы они не подчистили всё, что можно. Запишите мой телефон. Я проконсультируюсь за сегодня-завтра…

– Ой, спасибо! – обрадовался Черкашин и проводил нас до машины.

– А что касается этого рейда, – произнёс я, когда мы уже с Ильдаром и парнями ехали в сторону метро, – тут куча ошибок, совершённых множеством лиц. Но сенсации никакой тут нет. Есть халатность, равнодушие, бестолковость, беспомощность… Но этого добра везде полно, этим никого не удивишь. Даже не знаю, о чём тут писать?.. О кознях уволенного уже мастера? Вот если бы он еще работал сейчас… Но тогда так легко бы было не доказать правоту работника…