– При гостинице ресторан неплохой, – подсказала, улыбаясь, Элла Родионовна. – Минут через сорок всё закончится и можно ехать.
– Только мне надо домой позвонить, – нетерпеливо переступая с ноги на ногу, попросила Галия, – узнать, как там муж к детям съездил?
– В гостиницу вернёмся и позвонишь, – уверенно ответила Элла Родионовна.
***
Часам к четырём был уже дома. Вспомнил, что так и не поговорил с Загитом насчёт очереди на квартиру и поднялся на шестой этаж.
– Ну, как там дела с Лининым музыкантом? – спросила Анна Аркадьевна, как-то странно на меня посматривая.
– Да всё нормально, навел справки у знающих людей, по первому разу не должны его законопатить надолго, – небрежно махнул я рукой, желая побыстрее перейти к интересующему меня вопросу. – В понедельник узнаю, что для этого надо, может, на поруки его можно взять, к примеру? И получит Лина назад своего ненаглядного. Но я что пришел-то… А что у вас с очередью на жилье? Надо бы побыстрее. Там уже столько желающих собралось… Нам надо кровь из носу в первый дом войти.
– Мы документы собрали, подали, с кем надо поговорили, – многозначительно кивнула Анна Аркадьевна, – теперь только ждать, когда заседание жилкомиссии будет. Обещали в четверг, вроде.
– Ну, держите руку на пульсе, как только поставят, сразу справку какую-нибудь возьмите о том, что Загит очередник. И я еще уточню дополнительно, может, и что-то другое надо будет.
– Письмо от организации, вроде, нам говорили, понадобится. С просьбой включить Загита в списки на этот дом. Это же не их дом. Им надо будет знать, кому письмо адресовать.
– Понял. Узнаю, – кивнул я. – А как ваш сын, Анна Аркадьевна, согласился детей к вам прописать?
– Так прописал уже, – улыбнулась она. – Нам же надо было к комплекту документов полный список жильцов приложить.
– Отлично! – с облегчением выдохнул я. – Значит, у нас всё отлично?
– Наверное, – рассмеялся Загит. – Смотря, чего желать от жизни…
Глава 6
***
Москва. Квартира Томилиных.
Услышав звонок, прокурор Томилин подошёл к телефону. Звонил сват.
– Ну, был я у детей, – устало вздохнув, начал он. – Я уж им и так, и так объяснял, но не умею я по-хорошему уговаривать… Я только приказывать могу. Чувствую, сейчас сорвусь, а Женька твоя упёрлась и глаза на мокром месте, того гляди разревётся… Ушёл я от греха подальше… Ну, не могу я с бабами воевать.
– Ну, так и я так же, – тихо сказал в трубку Томилин.
– Надеюсь, они, как увидят, через что надо пройти ради усыновления, сами от этой затеи откажутся. Я им сразу сегодня сказал, что никто им, студентам-очникам, ребёнка не даст усыновить. Но, на всякий случай, держите там с Маринкой руку на пульсе и, если они, всё-таки, упрутся и всерьёз займутся усыновлением, надо проследить, чтобы им отказали.
– Я тебя понял, – оживился прокурор и они попрощались.
– Кто звонил? – спросила Томилина жена, когда он вернулся в комнату к телевизору.
– Лёва у детей был…
– И что?
– Да ничего. Что ты, собственную дочь не знаешь? Лёва предлагает с детьми не ссориться и не спорить, а договориться в РОНО, чтобы им отказали.
– О! Правильно! – чуть не захлопала в ладоши жена. – Как мы сами не додумались? Конечно!
– Но для этого надо, чтобы мы были в курсе всех их планов.
– Я поняла, – с готовностью ответила она, заметно повеселев. – Уж если генерал милиции и районный прокурор не смогут надавить на РОНО, то грош цена вашим постам! А уж я с дочкой помирюсь и буду знать всё!
– Только ж, ты смотри, не переиграй! Сразу на усыновление не соглашайся. Дочь у нас не дура и дважды два сложить в состоянии. И если она догадается, что мы вмешались… Она нам это не простит, Марин. Понимаешь? У нее очень сложный характер. Мы потеряем её навсегда.