Дом, в котором поселился Вадеев, ничем не отличается от других, но с торца первый этаж облицован черным мрамором и красным гранитом по цоколю. Кованые решетки на окнах первого этажа и дорогое оформление входа без вывески – характерная черта смутного времени, когда ниоткуда появляются состоятельные фирмы, по понятным причинам не желающие акцентировать на себе внимание.

Степан Михайлович обошел парковку с новенькими иномарками и оказался в тихом уютном дворе. Вошел в первый подъезд, поднялся на третий этаж, протянул руку к дверному звонку. Всего лишь импульс, а дверь сразу же бесшумно открылась.

На фоне темной прихожей ярко высвечивается бледное лицо с тревожным взглядом. И что это за женщина, затмившая свет от лампочки… Нависла над Алексиным, уже приготовилась захлопнуть дверь в ответ на его подозрительно вкрадчивое молчание. Знать бы причину тревожного ожидания.

– Здравствуйте… э-э, барышня! – Ему стало противно от собственного блеяния. Надо взять себя в руки или переквалифицироваться в дворники. – Я к Вадееву. Тут живет?

Женщина не торопится пропускать. Лишь в глазах медленно зарождается слабое облачко, отражающее нечто похожее на мысль.

– Может быть, вы плохо слышите!? – начинает раздражаться Алексин. – Хотел бы видеть Мерзликину.

– А… проходите.

Сказала и не двинулась с места. Сомнамбула, что ли? Степан Михайлович не стал церемониться, потеснил ее плечом, прошел внутрь. Она никак не отреагировала, продолжает смотреть на него, как в телевизор.

– Я Лариса.

– Вы!?

Такого нельзя вынести. Необъятное монументальное изваяние – Мерзликина? Невероятно! Да нет же, обыкновенная. Пухленькая. Маленькие ручки… Что за черт! Во всем-то хочется видеть исключительность.

– С вами что-нибудь случилось?

Он сочувственно тронул ее за плечо, подтолкнул в сторону кухни. Она не упорствовала, проследовала до табуретки у окна. Скромно присела, одернула на коленях махровый халат, замерла в позе доверчивой ученицы. Взгляд остановился на его руке, упертой в край кухонного стола.

– Я по поводу вашего соседа по квартире… Вадеева. – Алексин вынул из внутреннего кармана удостоверение, помахал перед ее лицом, чтобы как-то вывести из заторможенности. – Буду благодарен любой информации о его жизни и деятельности.

Она вздрогнула, и, несмотря на свою массивность, по-детски вскочила с табурета, исчезла за дверью своей комнаты, вернулась с фотографией. Ее лицо оживилось, заметно порозовело, и Степан Михайлович подумал, что у Зуевой, даже при ее неотразимости, есть основания для ревности. Возможно, именно ревностью объясняется ее обеспокоенность судьбой приятеля.

Знакомая картинка. Вадеев держит левой рукой паренька лет восьми, а правой обнимает Зуеву. Мгновенно вспомнилась автокатастрофа. Обгоревшие трупы и счастливые лица на фотографии. Тогда Алексин не подозревал о коварной изворотливости криминальной парочки, пролил жалостливую слезу, мысленно прощаясь с возможностью когда-нибудь познать тайну двоих. Однако они воскресли в новом качестве, построили Чертовку, еще и дров наломали. Каким-то образом фотография попала к Мерзликиной, не Вадеев же ей подарил. Или имеет доступ в его комнату? И уж совсем непонятно, чем вызвано ее смятение и по какой причине подчеркнутая осторожность при встрече незнакомых гостей.

– Он к ней ушел. – Она ткнула пальцем в лицо Зуевой.

– Вот как! Осталось немного – отыскать даму с мальчиком, – усмехнулся Степан Михайлович, понимая безнадежность дальнейших расспросов. – Непременно их найду, ведь я сыщик и друг вашего соседа.

– Да-да, – шепотом пробормотала она, – вы друг, но ничего про него не знаете… и у него есть страшная тайна.