-  Он доплатит вам украденными у семьи дю Белли деньгами – вашими же, мсье, - глупо хихикала я, прикрывая рот ладошкой.

-  Женщины глупы, - презрительно отвечал старик, - стал бы я держать управляющего, который не умеет видеть выгоду!  Увидел для себя, увидит и мою, когда окажется привязан к месту.  Выпорю разок…

   Мне хотелось, чтобы Жером опять подслушивал и услышал и это тоже.  Так… просто из вредности.

   Когда я вышла из домика, где с приключениями ночевала, слез уже не было.  Остались презрение и гадливость к окружающим и окружающему.  Дубы больше не впечатляли, уважения к военной профессии не было… и какого, спрашивается, я сразу не сообразила про Россию?  Где-то в районе Курска, может и дико далеко отсюда, но запросто могли жить мелкопоместные дворяне Рохлины – мои далекие предки, получившие боярство и земельный надел на окраине русских земель еще во времена Ивана Грозного.  

   Про Россию можно смело расспрашивать, подозрений это не вызовет.  

   Возле моей двери стоял часовой.  Он…?  Рука сама потянулась к скальпелю, надежно привязанному веревочкой и спрятанному в складках юбки.  Нет, не то – торжествующего мужского взгляда не наблюдалось.  Скорее, немного виноватый и любопытствующий. И запах…  крепкого и терпкого запаха желудей, хвои и жимолости, который стоял ночью в домике, тоже не чувствовалось. Спросить - кто именно этой ночью… имел меня, мягко говоря?  Быстро и грубо, как проститутку…  по мимолетным ощущениям то ли сна, то ли яви.  Не останься следов, я бы вообще не была уверена, что что-то было.  Нет… спрашивать я не стала, тут не важно - кто. Мразь и мразь себе...

   От часового пахло ружейной смазкой, дешевым мылом и чем-то еще…  Скорее всего так пахнут все нижние чины.  Гаррель был начальством, но и он духами не пользовался.  Значит, кто-то повыше и побогаче - офицер?  Его не смог ослушаться часовой и это все объясняло. Тем противнее и мерзотнее.  Офицерство предполагало дворянство.  И честь…  какую-никакую. И тут уже рухнули последние воздушные замки в моей голове.

   Нужно было увидеть Дешама.  И выяснить с его помощью, где можно нормально помыться и поесть.  И попить тоже – фляжки воды от Гарреля на все не хватило.  Учитывая увлечение доктора трудами Авиценны, я уверена была, что общий язык мы найдем.  Поем, вымоюсь по-людски и уеду… на хрен отсюда.  А они даже не узнают, что потеряли в моем лице... понятие о стерилизации, как минимум.

-  Проводите меня в лазарет, - отстраненно велела я солдату.  Или не солдату?  Слово более позднее.  И было ли у меня право вот так командовать, я тоже не знала. Сейчас как-то ровно было и на это тоже.  Откажется – найду сама.

-  Да, Дешам… это туда, - пробормотал тот и перебросил старинного вида ружье на спину.  И на фига после всего продолжал тут стоять?   Он пошел вперед, иногда оглядываясь на меня, я - за ним.  Не глядя по сторонам и не выискивая тот самый торжествующий или насмешливый взгляд – не считала нужным и достойным своего внимания.  Ночью хрустнуло и надломилось что-то внутри, отпало и потерялось. 

  Я больше не стану… не смогу со всеми соглашаться, подстраиваться, хитрить и трусливо изворачиваться…  Весь этот год был каким-то пришибленным – боялась, тряслась…  А перед этим депрессовала… стыдно!  Нет больше Маритт – «маленькой возлюбленной».  Есть Мари… пока не доберусь к своим, а там уже – Марья, Машка, Маруська… Домой хочу.

   И вроде успокоилась этими мыслями, отстранилась от всего вокруг.  Оставила себе только солнце меж резных листьев, прыгающих по лицу солнечных зайчиков и запахи летнего дубового леса… Ладно - пускай еще и лошади, Бог с ними!  Хоть и воняют, и гадят постоянно - снова чуть не влезла в кучу.  А обходя её, едва не наткнулась на кол, к которому притянута очередная палатка.  На растяжках – сырая одежда, на колышке – очередной парик.  Сушится после стирки…