Почему она выкинулась в окно – непонятно.  Может не поняла, что умер? Иначе не стала бы.  Была бы в уме – не стала.  Спасалась, наверное.  Как и у меня – последняя капля, просто не вынесла больше.  Но под окном в лодке сидел Жером – подслушивал… сука, как выяснилось.  По этим подробностям иронично прошелся потом младший дю Белли.  Жером выхватил тело, но все же не успел – Маритт больше не было.  Была я – чтобы сделать то, чего не смогла она.  Я тогда надеялась, что в этой мистической рокировке есть какой-то смысл.  Решила, что именно такой.

   Теперь нет - не надеялась уже и не верила.  И лежа на плаще Гарреля, всерьез рассматривала вопрос самоубийства – расчетливого и осознанного.  Самоубиться было чем...

   Астор дю Белли тогда предложил мне выбор – монастырь или ссылка в домик в средневековой деревеньке где-то в Бургундии.  Я уточнила на всякий случай:

-  Новое замужество для меня невозможно? – д-Артаньян вдруг как-то не к месту вспомнился… Атос.  Понятно, что ассоциативный бред, но не все же здесь моральные уроды?  И не все – старики.

-  Ну почему же? – оскалился он, потирая руки.  Он все время тер их одну о другую – мерзкая привычка!

-  Можно и замуж – за того конюха, под которого брат подкладывал вас... мадам, чтобы вы все же понесли, а наследство и титул достался не мне и моим детям, а вашему ублюдку.

-  А… моё приданое? – упорно выясняла я пределы своих возможностей, потея от ужаса и стараясь не зацикливаться на новых подробностях жизни Маритт.

-  Ну… насколько я знаю, это кровь Лантаньяков и детородное чрево, - тер он руки.

-  И что – вы вот так и отправите меня в Бургундию нищую и в обносках?  И с документом на руках, где я – вдова дю Белли?

-  Мне женские тряпки не нужны! – отрезал он, - возьмете из замка все, что посчитаете нужным - из одежды.  Но назло братцу - он так ненавидел вас…  Можете просить еще что-нибудь, а я подумаю.  Какое приданое вы хотите?  Чтобы унести в руках, не больше того. Не украшения – они остаются в семье.

-  Тогда набор хирургических инструментов.  Я где-то слышала – их можно дорого продать, если знать - кому, - решилась я, вспомнив иллюстрацию из учебника по истории медицины: - Я выбираю Бургундию и обещаю, что слова никому не скажу о вашей семье. И вас прошу… вы тоже забудете обо мне, мсье Астор. Пообещайте.

-  Грязная мелкая пичужка, - скалился старик и тер руки: - Ножи вам... мадам?  Дура...

   Еще месяц я жила на притоке Луары в Анжу.  Месяц он ездил и морально измывался, пока узаконил свои права на наследство.

-  Можно оставить вас приживалкой… мадам.  И мой сын станет таскать вас по чуланам… но Бригитта будет нервничать и может скинуть.  Пускай вас таскают бургундцы, хе-хе… когда все ножички вы уже проедите.

   Меня спасала предельная, максимальная вежливость.  Я упражнялась в куртуазном словоблудии, засирая ему мозг вычурными оборотами и демонстрируя покорность.  И, в конце концов, он просто устал от меня – бесполезной, слабой и никчемной.  Злой мужик.  Но далеко не дурак.  Иногда ему надоедало ёрничать и злиться и тянуло просто поговорить, тогда он рассказывал об Америке и хвастался славным родом дю Белли.

   Свою награду за этот месяц выдержки и притворства я получила.  И выклянчила слово чести, а потом и маленький сундучок с хирургическим инструментарием.  Жером отвез меня на остановку дилижансов и усадил в первый же проходящий – почтовый.  Адрес был в кармане, личные бумаги в одном из баулов с вещами Маритт.

   Сейчас можно достать этот набор скальпелей… а дальше воображение отказывалось работать!  Самоубийство не вписывалось в теперешний настрой, в мою злость и даже ненависть, которую я сейчас чувствовала к Франции, французам, себе и жизни в целом!  Я отчаялась, озлобилась, остервенела!  И собралась в Россию.  Но сначала в то место, куда и должна была – дом Жерома, который он обменял на охотничий домик.  С хорошей доплатой, естественно.