Хенри:

– Вен, не смей так с нами разговаривать!

И тогда они меня вывели полностью из себя, и я в истерике крикнул:

– ВОН!!!!

Хенри был расстроен, а Гретта со слезами на глазах, не сказав ни слова, ушла.

После этого случая я их больше не видел. Они лишь продолжали оплачивать моё обучение

и переводили деньги на мой счёт – по сути, исполняли свою «родительскую» функцию исключительно на финансовом уровне. Через два года директор Кингсли сообщил мне, что мои родители развелись и разъехались, но на тот момент мне уже было всё равно. Никаких чувств, никаких слёз, даже удивления. Я просто пожал плечами. Видимо, такой расклад был для них даже удобен. Они могли сослаться на занятость, на карьеру, на обстоятельства, но в действительности я стал для них чем-то вроде проекта, о котором проще не думать. Деньги – вот их универсальный ответ на всё. Им не нужно было выслушивать мои проблемы, не нужно было сидеть на собраниях, помогать с учёбой или обнимать в трудный день. Они просто платили – за школу, за одежду, за репетиторов. Как будто я – ещё одна строка в их бюджете. И, если честно, такое положение, вероятно, их устраивало: ребёнок есть, обязательства соблюдены, можно жить дальше, строить бизнес, летать по встречам, не обременяя себя лишними чувствами.

Я же больше не чувствовал себя их сыном. Я не был им нужен, и в какой-то момент это стало для меня освобождением. Потому что я обрёл новую семью. Настоящую. Семью, где тебя слушают, где тебе рады, где с тобой делятся не только ужином, но и мыслями, традициями, любовью. Матео был мне не другом – он стал мне братом. А Данте Беллини со своими многочисленными братьями, друзьями и компаньонами стал для меня отцом, дядями, наставниками. В их доме я чувствовал себя живым. Там меня ценили просто за то, что я есть.