Мы долго ездили по пустым улицам. Кружили. Обследовали окрестности. В один момент нам навстречу выехал ещё один микроавтобус. Мы остановились в 50 метрах друг от друга. Не зная, кто перед нами: свой или враг. Здесь бывает очень тяжело это понять. Оказалось, что это свои. Ещё одна группа, патрулировавшая район. Поражает спокойствие бойцов. Как будто нет разницы между тем, поедем ли мы дальше, или примем бой прямо сейчас. Это тоже приходит здесь очень быстро.

Место назначения. Простая улица. Простой двор. Таких много в России. Разница лишь в одном: всё мертво. Этот город, давно брошенный почти всеми, украинская артиллерия каждый день продолжает терзать и терзать обстрелами, маниакально пытаясь добить тех, кто там ещё остался. За ними буквально охотятся, как за животными. В итоге в городе осталось всего 8 человек. Из 2000. И к ним мы приехали.

Эти женщины жили в подвале. Потому что там нельзя находиться нигде, кроме подвала. Потому что их улицу несколько раз уже накрывало «Градами». В центре их огорода воронка от мины. У их дома (теперь уже бывшего дома) отсутствуют крыша и все окна, а стены изрублены осколками. А рядом с летней кухней и вовсе разорвалась ракета. Осколок «Града» размером с мою голову до сих пор торчит из стены. Курятника же и вовсе нет. Просто груда перьев. И более ничего.

Знаете, что меня особенно поразило? Эти плачущие женщины практически целовали нам руки: они умоляли нас не сдаваться. Да, они благодарили нас. Да, они были рады нам. Но рыдали они тогда, когда просили нас не отступать. Не переставать бить эту нелюдь. Они молили нас зарыть их в землю. Уничтожить ту мразь, что сожгла их город, убила их соседей, друзей и близких. И никого не оставить под светом Божьим. Простые женщины… Русские женщины.

Когда я вышел от них, я долго не мог отдышаться. Я курил. Одну за одной. И не мог остановиться. Мне буквально свело скулы. От горя и ненависти. Немыслимой ненависти. Такой, которую можно чувствовать, только видя всё это. Той самой ненависти, которую чувствовали наши предки, когда 70 лет назад шли по этой же земле, осквернённой и разорённой фашистами. Той ненависти, которую они утолили только тогда, когда сожгли гитлеровский Берлин. От неё задыхаешься. От неё солнце темнеет и воздух начинает пахнуть серой. Она превращает кровь в твоих жилах в горящий напалм, который невыносимо жжёт, и унять это можно, только отомстив тварям, сделавшим всё это.

И ведь Спартак – это не самое жуткое место на Донбассе. Есть ещё Иловайск. Есть ещё Горловка. Есть ещё несчитанное количество русских городов и сёл, растерзанных бешеной собакой по имени «Украина». Кровожадной тварью, которую нельзя простить.

Потом, когда мы ехали назад, пулемётчик и бывший артиллерист с позывным «Иртыш», недавно выписавшийся из военного госпиталя, рассказал мне о том, что т. н. «воины Украины» делают с пленными. Как его бывший командир батареи и бойцы его расчёта были взяты в плен. Их связали по рукам и ногам, так, что не шелохнуться, и бросили в могильник, где они четыре дня пролежали без движения под палящим солнцем среди разлагающихся трупов их боевых товарищей. Потом тех, кто выжил, отвезли в Славянск и Краматорск, где свiдомые освободители организовали натуральную фабрику смерти, где их люто пытали, резали и жгли, где им ломали кости. Когда во время перемирия их обменяли, это были уже глубокие старики. Седые и изувеченные.

В этот день я вдруг понял, что мне не страшно. Здесь за себя бояться почему-то стало стыдно. Но страх тоже очень быстро проходит. Страшно здесь другое. Страшно здесь то, что мы увидели. И это надо остановить. Любой ценой. Любыми средствами. Остановить физически. Остановить тотально. Остановить под корень.