Деньги, на которые прямо сегодня может не умереть от голода пять человек.

ПЯТЬ ЧЕЛОВЕК!

Прямо сегодня…

Внезапно звуки становятся глухими и гулкими, а мир вокруг вдруг начинает быстро затягивать какая-то странная багровая пелена. Реальность покрывается рябью и дрожит. Я вдруг чувствую, что нестерпимо хочу ударить её прикладом. В лицо. С медленного, широкого замаха. Холодно. Молча. Ломая кости и вышибая наружу алый фонтан. Правый локоть сам собой уходит в сторону, скидывая с плеча автоматный ремень…

Делаю судорожный вдох. Сознание резко проясняется. Я этого никогда не сделаю. Потому что она гражданская. А я не укроп.

Живи, сука.

Если сможешь.

Потому что Бог справедлив.

И Он всё видит.

4. Дурная балка

(декабрь 2014)

– А мы думали ты не вернёшься.

Крот, новый старший моей группы, сменивший раненого Шаха, жмёт мне руку.

– Рады тебя снова видеть, Шекспир.

– Я ж сказал, что еду домой максимум на пару недель.

– Многие так говорят. Но не все потом возвращаются.

Я об этом хорошо знаю. Хотя слово «многие» – это всё же преувеличение. Большинство возвращается, и это подавляющее большинство. Другое дело, что многие изначально едут сюда на какой-то определённый срок. Некоторые даже в отпуск. Нет, они здесь не отдыхают. Они хотят помочь всем, чем могут. Они воюют наравне со всеми. Они понимают, что эта война за будущее их детей. И хотят отдать ей свой долг. Но этих детей надо кормить. И взрослые мужчины, прошедшие войны, не могут уйти с работы, чтобы воевать здесь всё время. Они могут делать это только тридцать дней в году. Обманув семьи и вместо моря и рыбалки приехав сюда. Мы это прекрасно понимаем. Потому что кроме священного долга перед своим народом есть ещё священный долг мужа и отца. И люди, не желающие им пренебречь, заслуживают не меньшего уважения, чем те, кто приезжает сюда надолго.

Есть и другие. Те, кто приезжает на Донбасс ради галочки в биографии. Для того чтобы было чем похвастаться потом в компании друзей и услышать в свой адрес: «Вай, красаучик!» Они отираются здесь какое-то время, получают армейскую ксиву Народной Республики, делают «героическую фотосессию» с автоматом и убегают за «ленточку». Больше им здесь ничего не нужно. У нас в отряде такие были, причём совсем недавно: поклялись мамой, что вернутся, взяли документы на получение гуманитарки для отряда (во многом снабжаемого русскими благотворительными организациями) и были таковы. Документы не передали, телефоны отключили. В их адрес здесь не звучат ругательства или проклятия. Нет. Только тихое, молчаливое презрение. Большего они, наверное, и не заслуживают.

А случаются и вовсе банальные вещи. Люди, побывав в Аду, вдруг снова окунаются в мирную жизнь и уже не могут вернуться. Просто не находят в себе сил для этого. Что ж… Кто мы такие, чтобы их упрекать? Это странная война. И у неё очень странные отношения с окружающим миром.

– Готов вернуться в строй?

– А как же.

Я и правда соскучился по автомату. Этот параллельный мир затягивает и очаровывает, как мрак безлунной ночи, и многие действительно начинают скучать по нему на гражданке. Тем более, если на этой самой гражданке всё сгнило насквозь и ты, оказавшись там, вдруг пронзительно это понимаешь.

– Ну, тогда добро пожаловать, брат.

Крот улыбается. В отличие от совсем молодого Шаха, впервые взявшего автомат несколько месяцев назад (как и большинство здесь), Крот – опытный сорокалетний боец со взглядом волка. Спокойный, невозмутимый, уравновешенный. Крот хороший человек. Но не хотел бы я повстречать его на поле боя. Невдалеке загрохотало. Мы на секунду замерли. Входящие. «Град».