Аромат лимона и сахарных сконов ласкает ноздри. Подняв глаза, я вижу яркие синие глаза, бледную кожу, темные волосы, убранные под ленту, и розовые губы. Она как две капли похожа на Одри Хепберн, от которой я без ума. Но отвлекаться нельзя. Мне нужен план.

Но я благодарю ее.

– Лимонные с черникой, правда, очень вкусные, реально лучшие. – Я отламываю кусочек и придвигаю сконы обратно к ней. – Я Райна.

– Алексис Барнс. – Она откусывает кусочек, жует. Такие, как она, кажутся красавицами, даже когда едят.

– Как ты узнала, что я из Олдрича? – спрашиваю я между глотками кофе.

– Я и сама туда хожу. Видела тебя в кампусе. – Ее губы изгибаются в смущенной улыбке. – Такую, как ты, забыть трудно.

Крупинка сахара тает на языке. Что-то во взгляде Алексис напоминает, как несколько месяцев назад Альфред Мэннинг смотрел на меня в своем кабинете. Или, если хотите, как в тот самый день на меня смотрел Грег Страссер. Я замечаю в ушах Алексис серьги с бриллиантами размером с ягоду черники. Верблюжье пальто небрежно брошено на спинку стула, похоже, что оно от Тори Берч. На черной кожаной сумке нет фирменного лейбла, но я, кажется, видела такую на сайте Селин. У меня глаз наметанный, по нескольким деталям могу определить, кто чего стоит.

Алексис рассказывает, что изучает искусство. Живет в общежитии «Гудзон» – не в том корпусе, где я, – и собирается вступить в женскую студенческую ассоциацию, «хотя все они там выглядят какими-то овцами».

– Правда? – удивляюсь я. – А мне кажется, они прикольные.

Алексис поводит плечами.

– Ну, если тебе нравится «объединяющий университетский дух» и все такое. Меня это не особо вдохновляет.

В ответ я потчую ее своим обычным враньем: я из пригорода Филадельфии, отец преподает в Пенсильванском университете, мать – художница, мы жили в старом сельском доме, и я ходила в частную альтернативную школу. Повторяю заезженный рассказ о том, как прошлым летом я участвовала в Колумбийском летнем творческом семинаре. Желание стать писателем – не ложь, я уверена, что когда-нибудь напишу книгу. Я уже и сейчас закручиваю такие сюжеты… Так что это будет нетрудно.

Постепенно мне и правда становится лучше, спокойней. Не из-за выпечки, а из-за чудесных розовых щек Алексис и ее огромных глаз. Она придвинулась к столу, наши колени почти соприкасаются. Еще одна вещь, которую я чую за версту, – когда кому-то нравлюсь. Но с девочками у меня еще никогда не было. Интригующая возможность. Может, немного развлечься? Как раз то, что мне сейчас нужно. А когда она закидывает ногу на ногу, я успеваю заметить кроваво-красную подкладку ее ботиночек на высоких каблуках: Кристиан Лубутен.

Что ж, возможно, решение проблем лежит прямо передо мной, рядом с чернично-лимонным сконом.

Взглянув на часы, Алексис объявляет, что ей пора на пару. Надевая пальто, она смотрит на меня, словно хочет сказать еще что-то.

– Слушай, если ты плакала из-за парня, поверь, он тебя не стоит.

Я чуть не прыскаю, но подавляю готовый вырваться смех. Как будто я хоть когда-то плакала из-за разрыва. Но ее забота трогает.

– Спасибо. Но это был не парень. – Меня так и подмывает «признаться» ей, что мужчины мне не нравятся. Хочу знать, что она на это сказала бы.

– Завтра у нас вечеринка, не в кампусе, – добавляет Алексис. – Из серии «давайте дадим шороху, пустимся во все тяжкие, все равно нас всех хакнули»! Хочешь пойти?

– Конечно, – киваю я.

Мы обмениваемся координатами. На прощанье Алексис чуть касается моей руки и выбегает из кафе. Я смотрю ей вслед. Как только она скрывается, я нахожу ее на «Фейсбуке». Ее страничка не закрыта – Алексис словно хочет, чтобы я нашла ее. В хронике – фотографии лета, проведенного на юге Франции. Очень гламурные снимки на борту яхты. И – Господи Иисусе! – еще один, сделанный в Рождество, где Алексис прижимается щекой к чудовищно огромному «мерседесу», перевязанному пышным бантом. Подпись: «Санта меня любит!»